И когда наконец за чертой горизонта заговаривают басисто тяжёлые пушки, на этот раз с другой стороны, из-за покрытых снегами могучих разливов Днепра, город Киев весь точно вздрагивает, меняется в одно мгновенье в лице, и на лице всего города Киева одно чувство написано откровенно и недвусмысленно: радость, тогда как физиономия тьмы египетской перекашивается смертельным испугом, синежупанники начинают метаться, обозы с награбленным барахлом чёрной лентой вытягиваются из города Киева поближе к родным деревням, переполненные тем же награбленным барахлом поезда то и дело грохочут на стыках, множество самых разных людей, которых не успевают ни шлёпнуть, ни прислонить, ни обобрать, пользуясь паникой среди египетской тьмы, бежит из города в разные стороны, кто в европейские гостеприимные страны, кто на Дон, кто на Кубань, к генералу Деникину, всё ещё не теряя надежды переменить в России цвета, то есть красный на белый.
Разлетаются самые нелепые слухи. По заборам и стенам домов какие-то остервенелые самостийники расклеивают дурацкие объявления, будто против большевиков будут применены лучи смерти, так вот чтобы граждане мифической Украинской республики себя берегли и сидели бы смирно, лучше всего в погребах. 29 января 1919 года “Последние новости” печатают “Приказ о фиолетовых лучах”, который гласит:
“Главным командованием распубликовано следующее объявление к населению Черниговщины: довожу до сведения населения Черниговщины, что начиная с 28 января с. г. против большевиков, которые идут войной на Украину, грабят и уничтожают народное имущество, будут пускаться в ход фиолетовые лучи, которые ослепляют человека. Эти лучи одинаково ослепляют и тогда, когда человек к ним спиной. Для того, чтобы избегнуть ослепления, предлагаю населению прятаться в погреба, землянки и вообще такие помещения, куда лучи не могут проникнуть. Извещаю вас, граждане, об этом, чтобы избегнуть ненужных жертв...”
Ещё раньше, приблизительно с 18-го числа, начинается мобилизация врачей. В дом 13 на Андреевском спуске приносят повестку противнейшего казённого типа. Повестка содержит сквернейшую новость: “С получением сего предлагается вам в двухчасовой срок явиться в санитарное управление для получении назначения”. В компании с этими самостийными мародёрами и убийцами, которые оставляют трупы на улицах города? Нет, никогда, ни за что! Доктору Михаилу Булгакову омерзительно даже подумать об этом. Кажется, он решается куда-то бежать, и внимательный читатель может найти упоминание о некоем ручном чемоданчике, в который никак не помещаются кальсоны, стетоскоп и рубашка. Бежать от этой сволочи, куда-нибудь спрятаться, переждать — совершенно логично. Интеллигентный человек прямо-таки не способен замарать себя в этом самостийном дерьме.
Налюбовавшись достаточно на это кровавое месиво, он не сомневается в том, что на всю эту тьму сила и сила нужна и что такой силой, без сомнения, обладают только большевики. Они одни ещё способны завоевать и успокоить Россию. И, как весь город Киев, он ждёт с нетерпением большевиков, беспрестанно выглядывая в окно, размышляя, как станет размышлять другой врач, когда он впоследствии найдёт необходимым о нём написать:
“Из-за Днепра наступали, и, по слухам, громадными массами, большевики, и, нужно сознаться, ждал их весь город не только с нетерпением, а я бы даже сказал — с восхищением. Потому что то, что творили петлюровские войска в Киеве в этот последний месяц их пребывания, — уму непостижимо. Погромы вскипали поминутно, убивали кого-то ежедневно, отдавая предпочтение евреям, понятное дело. Что-то реквизировали, по городу носились автомобили и в них люди с красными галунными шлыками на папахах, пушки вдали не переставали в последние дни ни на час. И днём и ночью. Все в каком-то томлении, глаза у всех острые, тревожные. А у меня под окнами не далее как накануне лежали полдня два трупа на снегу. Один в серой шинели, другой в чёрной блузе, и оба без сапог. И народ то в сторону шарахался, то кучками сбивался, смотрел, какие-то простоволосые бабы выскакивали из подворотен, грозили кулаками в небо и кричали: “Ну, погодите. Придут, придут большевики”. Омерзителен и долог был вид этих двух, убитых неизвестно за что. Так что в конце концов и я стал ждать большевиков...”