Выживший почувствовал, как нож перепиливает веревку, которой были связаны руки. Затем путы ослабли.
– Дальше – сам, – отстранилась от него дикарка.
Все-таки побоялась освобождать до конца: вдруг нападу, усмехнулся про себя выживший.
– Ладно. Спасибо и на этом.
После нескольких неловких попыток пленник смог высвободить запястья и расправить плечи. Он принялся растирать одеревеневшие руки и невольно зашипел от боли, когда к ним снова прилила кровь. Потом нащупал на шее петлю и, ослабив ее, снял через голову ненавистную удавку.
Выживший тяжело поднялся на ноги, прочувствовав каждый ушиб и помятые ребра. Покосился на девчонку, которая благоразумно держалась в сторонке: и смех и грех – досталось от какой-то пигалицы! Хорошо хоть никто не видел, как он упрашивал ее на коленях. Позора не оберешься!
Выживший перевел взгляд на висевшего над ним удавленника. Рот мертвеца был открыт, и из него вывалился почерневший язык. Над синюшным лицом вились мухи.
– Эй! Ты же обещал, что сразу уйдешь! – сердито напомнила дикарка.
– Раз обещал, значит уйду, – проворчал выживший.
Но прежде чем отправиться восвояси, он осмотрел и другие тела. У двух висельников на месте глаз зияли окровавленные дыры. Верхнюю одежду с бедолаг сняли, а вот сапоги почему-то оставили. Рубахи мертвецов были обильно изгажены птицами.
Похоже, и впрямь прошло немало времени, раз во́роны уже начали свое пиршество. Как странно, что он уцелел и остался зрячим…
Выживший заставил себя еще раз вглядеться в обезображенные лица висельников. Ни один из них не показался ему знакомым.
Задерживаться здесь больше не имело смысла: сам он все равно ничего не вспомнит, а девчонка, кроме как об оживших трупах, ничего ему не расскажет. Нужно найти ближайшее поселение и уже там, на месте, разобраться, кто он такой. Скорее всего, его узнают и о нем сообщат… сообщат кому? Выживший задумался.
Чьи вообще это земли – свои или неприятеля? Быть может, он попал в плен? Пусть так, но это не объясняет, почему его хотели убить. Разве не разумнее было бы потребовать выкуп?
Выжившего посетило страшное подозрение: а что, если он не мог заплатить никакого выкупа? Что, если у него за душой нет ни медяка или еще того хуже – он был разбойником и бродягой, а потому с ним и расправились, вздернув на суку, как собаку?
Ну, уж нет. Такого точно не может быть, решил выживший. Я совершенно не чувствую себя разбойником и бродягой.
Но кто же он тогда? Выживший вновь оказался в тупике.
Пытаясь отыскать хоть какую-нибудь подсказку, он осмотрел свое одеяние и с отвращением обнаружил на рубашке присохший птичий помет. Выживший, как мог, отряхнул ее, но серо-бурые разводы, увы, остались.
Его штаны были из хорошей, хоть и порядком потертой материи. У сапог сбились носы, но в целом обувка выглядела еще крепкой и разваливаться пока не собиралась. Видимо, когда-то у него водились деньги, но те славные времена были давно в прошлом.
С такими скудными сведениями оставалось лишь надеяться на то, что первые встречные не горят желанием с ним поквитаться. Но сперва нужно было понять, куда ему идти.
Оглядевшись по сторонам, выживший заметил широкую утоптанную дорогу, которая вела к зеленовато-желтым полям. За ними вдалеке виднелись соломенные крыши домов: деревня. Главное, чтобы там не было его палачей.
Выживший обернулся к маленькой дикарке.
– Скажи мне, любезное дитя, куда ускакали эти, как ты их называешь, горлоки?
– Туда, – девчонка, нахмурившись, указала в противоположную от деревни сторону.
– Что ж, не стану больше досаждать тебе своим обществом.
Выживший зашагал к дороге, буквально чувствуя спиной тяжелый взгляд дикарки. Не выдержав, обернулся.
– Не мое дело, конечно, но неужели тебе не хочется уйти из этого места? Не страшно тут одной рядом с трупами?
Девчонка угрюмо промолчала. Пожав плечами, выживший двинулся дальше – уже не оглядываясь. Вскоре он вышел на дорогу и повернул к деревне.
* * *
Что-то не так.
Выживший почувствовал это еще на полпути. Слишком уж было тихо: ни привычного лая собак, ни блеяния овец, ни гомона домашней птицы. Казалось, из деревни не доносилось ни звука.