Блез сказал:
— Может быть, на крышу…
Однако при первом же взгляде в ближайшее окно пришлось оставить надежду. Этим путем не уйти. Водосточных желобов не было. Стена обрывалась вниз отвесно.
Франциск проверил шпагу, которая досталась ему от д'Анжере, оценил её уравновешенность и упругость.
— Неплоха, — заметил он.
Халат он сбросил после борьбы и стоял теперь, высокий, худощавый и стройный, в своей широкой белой рубашке и коротких штанах — очень подходящий костюм для фехтования.
— Мсье, — продолжал он, — если вы согласны, то давайте займем позицию наверху главной лестницы, а не будем дожидаться этих мерзавцев здесь. Это даст нам, по крайней мере, преимущество в положении и какой-то простор — не будем толкать друг друга локтями. Чувствую, что нам предстоит здесь жаркий бой с сомнительным исходом. Но никто не скажет, что король Франции не оставил на шкурах этих волков нескольких дырок на долгую память!.. Сударь, как-то странно, что я не знаю ни вашего имени, ни по какому счастливому случаю вы оказались в той комнате, чтобы спасти мне жизнь. Позвольте сказать, что я не мог бы желать себе лучшего товарища для боя и для смерти — если до того дойдет… Ваше имя?
Во время схватки в комнате Анны Франциск был полностью поглощен своей рукопашной с д'Анжере и не слышал реплик де Норвиля, обращенных к Блезу; полутьма, а затем и полная тьма, в которой происходило все действие, не давала узнать, кто находится с ним рядом, не говоря уже об изменившейся внешности Блеза.
— Ваше величество, — ответил тот, — я слуга госпожи регентши, которого она послала сюда с тем, чтобы я оказался полезным вашему величеству в случае необходимости. Она и маркиз де Воль подозревали, что де Норвиль совершит что-то вроде того удара, который он попытался нанести вам только что. А имя мое не доставит удовольствия вашему величеству… меня зовут Блез де Лальер.
На миг король застыл неподвижно с полусогнутой шпагой д'Анжере в руках. Потом тихо повторил:
— Де Лальер! Боже милостивый!
После короткого молчания он добавил:
— Сейчас не время говорить о моей несправедливости к вам, сударь, и к другим моим друзьям… но если я останусь жив, то буду говорить о ней позже — и подробно…
До них донеслись голоса людей, спешивших по коридору второго этажа.
— Займем-ка лучше нашу позицию.
Повернувшись к Анне, король сказал холодно — и Блез отметил про себя, что тот словно бы впервые после нападения заметил её присутствие:
— Миледи, для вас будет лучше присоединиться к своим друзьям, которые там, внизу. Я благодарю вас за то, что вы только что рисковали своей жизнью ради спасения моей. Я полагаю, что, когда дошло до дела, вам стало противно убийство. Иуду, говорят, так же тошнило… Извольте пройти вперед.
Когда они достигли верхней площадки лестницы, несколькими ярдами ниже уже показались вооруженные люди. Увидев короля и Блеза, они приостановились, поджидая, пока подоспеют сообщники.
При свете большой, затянутой тканью лампы, свисавшей на длинном шнуре с потолка лестничной клетки, можно было заметить растерянность на их встревоженных лицах. Без вождей воинство Бурбона никак не могло сообразить, какого курса держаться. Простым дворянам не так-то легко решиться идти в бой против короля.
— Эй, вы там! — крикнул Франциск. — Перемирие, чтобы эта дама смогла пройти вниз. Она принадлежит не к моей партии, а к вашей.
Головной убор Анна где-то потеряла, и её волосы падали на плечи, словно бронзовый водопад. Она стояла у дверей галереи.
— Нет, — сказала она. — Я остаюсь здесь… — Она не отрывала глаз от Блеза.
Суета в коридоре внизу на время прекратилась.
— Опустите меня, — произнес голос, то ясный, то неразборчивый и вымученный, но, без сомнения, принадлежавший де Норвилю. — Во имя Бога!.. Чего вы ждете?.. Вы, ле Пон… Вы, Беро… ведите остальных. Вперед, наверх, все вместе!.. Вас двадцать — вы что, не справитесь с двумя?..
Слова прервались приступом кашля, но потом послышались снова:
— Один удар — и дело сделано… Потом в Овернь, не жалея шпор… И разнесите новость… Вперед!
Однако рывок людей, собравшихся теперь на лестнице, задержался ещё на миг.
Перекрывая голос де Норвиля, по всему зданию раскатился звонкий, переливчатый, тревожный и нетерпеливый зов трубы. Это был старый сигнал общего сбора королевских рот, отчаянный призыв: «Под знамя!» Он пробудил гулкое эхо в доме, прежде чем угасла последняя нота.
— Это тот сумасшедший трубач, — объяснил кто-то. — Он ускользнул от нас, забрался на западную башню и забаррикадировался там. Пусть себе дудит, не жалея духу, если ему от этого легче!