Однако при мысли о де Норвиле он успокоился и приободрился. Разве этот подлец растерялся бы даже перед полным залом людей? Де Норвиль сумел бы великолепно воспользоваться таким случаем. Он просто держался бы ещё более нагло и самоуверенно. А что под силу мерзавцу, то может сделать и Блез, — тем более, что ему абсолютно безразлично, что с ним произойдет в случае провала.
Увидев его и маркиза, король поманил их рукой:
— Подойдите сюда, господа. Справедливость требует, чтобы вы, мои добрые друзья, стояли рядом со мною при завершении дела, в котором вы сыграли столь достойную роль. Я надеюсь сейчас вознаградить вас за… — король помедлил, — за досадные неудобства, которые вы, возможно, претерпели в связи с… этим делом, — вознаградить, свершив правосудие над вашим и моим врагом.
Блез отвесил королю и регентше такой поклон, что и сам де Норвиль не постыдился бы его.
Луиза улыбнулась ему:
— А-а, господин де Лальер! Я слыхала о вас просто поразительные вещи. Вы с лихвой оправдали мои надежды. Будьте уверены, я этого не забуду.
— И я в восторге, — с удовлетворением вставил король, — оттого, что вижу вас восстановившим силы после трудов прошлой ночи. Клянусь честью, вы просто преобразились…
Он прервал речь, потому что господин де Люпе, стоявший у двери, объявил о прибытии арестованной.
Улыбки исчезли. Лица окаменели. Под суровыми взглядами, в полной тишине, Анна Руссель в одиночестве направилась через зал к своим августейшим судьям. С невозмутимым лицом, высоко подняв голову, она медленно шествовала, словно принимала участие в какой-то придворной церемонии.
На ней был длинный зеленый плащ, который оттенял бронзу её волос и как бы прибавлял ей роста. Бесстрашная, стройная, величественная, как королева, она произвела впечатление даже на враждебно настроенных зрителей; молчание ещё более сгустилось, когда она приблизилась к королю.
Ее поведение облагораживало происходящее. Она была не просто женщиной, подлежащей суду, — она была знатной дамой великой державы, воплощением славного рода Русселов, гордости Англии.
Она остановилась в нескольких шагах от короля и сделала глубокий реверанс, какого требовало хорошее воспитание; однако на колени она не встала, и никто не оказался настолько мелочным, чтобы добиваться исправления этой ошибки.
Последовало непродолжительное молчание. Как, в отчаянии думал Блез, как заговорить в таких обстоятельствах? Каким предлогом воспользоваться, чтобы его выслушали прежде, чем король предъявит обвинение Анне, за которым сразу же последует приговор? Очень многое зависит от правильного выбора момента!
И тут удача неожиданно повернулась к нему лицом: вместо того, чтобы обратиться к Анне, король взглянул на него.
— Господин де Лальер, некоторое время назад, в Сен-Жюсте, введенный в заблуждение коварством негодяя, которого вы отправили прошлой ночью в ад и тем оказали мне большую услугу, я приговорил вас к смерти в присутствии этой женщины — сообщницы и приманки де Норвиля. Тогда она праздновала победу. Ныне будет только справедливо, чтобы торжествовали вы, зная, что она понесла заслуженное возмездие за свои происки, для расстройства которых вы сделали столь многое. Я поздравляю вас.
Блез глубоко вздохнул. Он взглянул на Анну: она смотрела на него странным взглядом, которого он не мог понять. Она слегка улыбнулась.
— Ваше величество, — ответил он в лучшем де-норвилевском стиле, — вы — воплощение доброты. Это дает мне смелости молить ваше величество о разрешении раскрыть тайну, которую из-за обилия событий прошлой ночи и нынешнего дня я не успел сообщить вашему величеству. Я убежден, сир, что сведения, которые я, если позволите, представлю вам на рассмотрение, сослужат должную службу правосудию и вашей королевской воле.
— Вот как? — Король пристально взглянул на него. — Ну что ж, говорите.
Де Сюрси поджал губы и отрицательно качнул головой, но Блез не смотрел на него.
— Прежде всего, сир, невозможно поверить, чтобы миледи Руссель была сообщницей мерзавца де Норвиля, поскольку она так же всем сердцем принадлежала мне, как была предана всей душой вашему величеству. И это нисколько не удивительно, ибо я имею честь сообщить вашему величеству, что миледи — моя нареченная невеста.
Если бы прямо в середину просторного зала ударила молния с ясного неба, то её действие не было бы столь поразительным. Всеобщее изумление выразилось в безмолвном оцепенении. Однако никто из присутствующих не выглядел столь ошеломленным, как сама Анна Руссель. Ее губы приоткрылись. Широко распахнутые глаза уставились на Блеза с видом полнейшего непонимания.