- Одну минутку, господин мой, если вы не против!
- Ну?
- Мне бы хотелось задать ещё один вопрос...
- Ну?
Де Верней демонстративно подмигнул своим приспешникам, которые с готовностью придвинулись ближе.
- Вы были настолько любезны, отвечая тут на вопросы... Я не хотел бы навязываться вам...
- Ближе к делу, мсье.
Язык у де Вернея заплетался, но он кое-как сумел доковылять до следующей фразы:
- Вы уверены, что это вас не затруднит?
Со снисходительностью человека, которому приходится говорить с пьяным, маркиз сказал, что нет, не затруднит.
- Ну, тогда, монсеньор, - де Верней снова оглянулся на своих сторонников, - тогда нам хотелось бы узнать, когда вы в последний раз целовали королю задницу.
Его гогот слился со звуком пощечины, которую отвесил ему де Сюрси.
Де Верней отшатнулся, но тут же с ревом бросился в драку. Однако столкнулся он не с маркизом, а с Антуаном де Лальером, который встал между ними. Лицо старика было достаточно грозным, чтобы утихомирить буяна.
- Вот как! Ты оскорбляешь моего гостя в моем доме? И не хватайся за нож, а не то, клянусь Богом!.. Здесь я хозяин!
Но де Вернея не так просто было укротить.
- А что, не все гости одинаковы? Вы видели - он меня ударил. Я требую удовлетворения...
Чья-то рука схватила крикуна за плечо и резко повернула кругом.
- К вашим услугам, - сказал Блез.
Какое это было облегчение - после всей муки нынешнего вечера броситься в такое простое дело, как поединок!
- К вашим услугам, - повторил Блез, и шрам у него на носу заметно побелел. - Ты, конечно, не настолько самонадеян, чтобы добиваться чести получить трепку от самого господина маркиза. У него найдутся дела посерьезнее. Но он не лишит этого удовольствия меня. Я тебе дам удовлетворение - в конном или пешем поединке, любым оружием, которое ты выберешь. Или сейчас же...
- Хватит! - голос маркиза был подобен удару топора. - Ты что, собираешься драться с пьяным олухом? Я вообще жалею, что дал ему оплеуху. Удовлетворение, как же! С таким управляются лакеи...
Гроза, та самая, что застала Пьера и Рене в лесу, в какой-то мере помогла людям в зале - дала передышку в споре. Ее ярость - мощь ветра, непрерывная пляска молний и раскаты грома - как бы напомнила о мелочности человеческих страстей и на короткое время утихомирила их.
Де Норвиль, используя все влияние, которое давало его положение при герцоге, поспешил к де Вернею, и ему удалось отвести в сторону буяна и его сторонников. Почти сразу же они сбились в молчаливую группу, внимательно слушавшую то, что говорил де Норвиль. Другие, напуганные бурей, замерли неподвижно. На людей нахлынули суеверные страхи, принесенные на крыльях воющего ветра.
- Дикая Охота! - шептали они.
Их призрачные предки, бывшие властители этих мест, мчались по небу, взывая к ним.
- Это плохой знак, - мрачно произнес Антуан де Лальер. - Он предвещает войну и смерть...
- Неужели понадобилась гроза, чтобы тебе в голову пришла эта мысль? отозвался маркиз. - Я весь вечер только о том и толкую, но ты ничего не слышишь... Ну что ж, значит, поверь ветру, если не поверил мне. И подумай наконец своей головой...
Его взгляд скользнул по де Норвилю.
- Было бы меньше войн, если бы ловкие мошенники не рассчитывали извлечь из них выгоду.
Но де Лальер смотрел мимо него.
- Слуги с факелами ждут тебя, Дени.
Маркиз поклонился.
- Спасибо тебе. Да хранит Бог это общество.
И в сопровождении Блеза он вышел в прихожую, в кромешную тьму, которую освещали лишь неровный свет факелов в руках двух пажей и отдаленные вспышки молний.
* * *
Пройдя в отведенную де Норвилю спальню, Блез начал укладывать свои вещи обратно в седельные сумки. Дальнейшее сближение с агентом Бурбона стало невозможным. Кроме того, после ссоры с де Вернеем благоразумие подсказывало, что маркизу нужна усиленная охрана, которую не могли обеспечить его слуги, поэтому было решено, что Блез проведет эту ночь у него в комнате.
Он двигался механически. Его сердце переполняла боль. Вспоминая глаза отца и брата, Блез понимал, что эта ночь, вероятно, будет последней, которую он проведет в Лальере. Сегодняшний вечер отсечет все прошлое: отрубит корни и жилы, которые сязывали его с детством, отчим домом, семьей. Отныне и навеки он не принадлежит к своему роду, у него больше не осталось своего места на земле. Но в то же время он ощущал и торжество. Он знал, что сейчас сильнее, чем был прежде.
Закончив распихивать свои пожитки по сумкам, он постоял немного, уставясь на тонкую восковую свечу на ночном столике. Гроза уже пронеслась. В большом зале внизу ещё слышались голоса: заговорщики уточняли свои планы с учетом предостережений де Сюрси. Несомненно, на рассвете к Бурбону отправится гонец со срочным сообщением.
Внимание Блеза привлек свет в дверях, он оглянулся и увидел на пороге мать. Она вошла как всегда спокойно и поставила свою свечу рядом с той, которую принес Блез; потом постояла минуту, глядя ему в лицо.
- Печальное возвращение домой, сын мой.
- Ты знаешь, что произошло?
- Да, я слушала у боковой двери. Мне нужно было знать.
Он бепомощно развел руками, но не нашелся, что сказать.
- Ты вырос, сынок, - вдруг заметила она. - Я думала, ты никогда не повзрослеешь... Ты поступил, как мужчина. Я горжусь тобой.
- Значит, ты не... ты не... - проговорил ошеломленный Блез.
- Нет. Ты поступил правильно. Знаешь пословицу: "Умный держится против ветра, дурак позволяет ветру нести себя". Я не могу твердо сказать, что сделала бы на твоем месте, но ты поступил хорошо. Ты решился на трудный выбор.
Он пожал плечами:
- Да... И теперь...
- И теперь тебе придется платить за это. - Она шагнула вперед и взялась руками за края его короткого плаща. - Твой отец и брат будут вместе с герцогом. Мой долг - оставаться с ними. Я знаю, как тяжело тебе покидать нас.
Он прикрыл её руки своими ладонями.
- Ты понимаешь, почему я так поступил?
- Да. Нелегко выбирать между прошлым и будущим. Но будущее больше, чем прошлое, Франция больше, чем Форе... - Она подняла лицо к нему, и он увидел слезы в её глазах. - Но слушай, сынок. Никогда не думай, что у тебя нет домашнего очага и приюта. Они здесь... - Она прижала руки к груди. - Они здесь. Всегда.
Она крепко обняла его. Он ощутил её тепло, утешающее и исцеляющее.
- Для того и существуют матери, - добавила она. А потом, немного устыдившись такого открытого проявления чувств, отстранилась. - Я возлагаю на тебя большие надежды, Блез. Сделай так, чтобы я тобой гордилась. Если любишь меня, стань великим человеком. Обещай мне.
Блеза поразили её слова, они были как бы отзвуком новых мыслей, только-только начавших бродить, словно дрожжи, у него в голове. Но он смог лишь улыбнуться в ответ.
- Кем бы ты хотела меня видеть? Капитаном над сотней кавалеристов? Маршалом Франции?
- Это был бы успех, - ответила она. - Но величие не определяется успехом или удачей. Оно в умении видеть дальше и глубже других... И в готовности забыть о себе ради великого дела.
Он кивнул:
- Я понимаю, о чем ты говоришь.
- Твой отец и Ги, - продолжала она, - погубят себя ради монсеньора де Бурбона. И поскольку жертва их бескорыстна, они заслуживают прощения. Но они слепы. Они не видят, что красивые фразы не могут заменить мыслей и прошлое не в состоянии соперничать с будущим. Сегодня вечером ты стал свободным человеком. Думай о случившемся именно так и не считай, что ты отвержен...
- Спасибо тебе, - произнес он хриплым голосом. - Я только теперь постиг твою мудрость и величие души, и для меня честь быть твоим сыном.
- Такая уж честь... - Она погладила его по волосам, задержав на минуту руку. - Лохматый ты мой!.. - и улыбнулась.
А потом снова стала серьезной.
- Послушай, Блез, ты должен помнить о сестре. Если падет герцог Бурбонский и король станет мстить, может оказаться так, что мы не сумеем её обеспечить...
Она запнулась на этой безрадостной ноте. Потом вдруг ахнула: