- О Господи, за всей этой суетой внизу я совсем забыла о Рене. Я даже не знаю, пришла ли она...
Блез застегивал сумки.
- Да конечно же пришла. По-твоему, они остались бы в саду во время грозы? Ты найдешь её уже в постели, она спит.
- Дай-то Бог! Подожди, пока я взгляну на нее. Никогда я не была такой забывчивой...
Мать торопливо выбежала, а он остался на месте, задумчивый и отрешенный. Но вскоре она вернулась.
- Ты был прав. Она крепко спит...
Мадам де Лальер не догадывалась, что Добрые Дамы позаботились о Рене и уложили её в постель ровно за пять минут до прихода матери.
- Ты позаботишься о ней, Блез, если с нами что-нибудь случится?
Он проглотил комок в горле.
- Ты ведь знаешь, что позабочусь. Однако ничего случиться не должно. Ты будешь мне писать? Сообщать новости? Я прошу тебя. И попытайся удержать отца, чтоб не слишком глубоко увяз...
Она покачала головой.
- Попытаюсь... Конечно, я буду писать. Любой курьер, отправляющийся в Италию, будет знать, где найти мсье де Баярда...
Она взглянула на сумки:
- Где ты будешь спать?
- Монсеньор де Воль попросил меня разделить с ним ночлег.
- Ну вот, видишь, - улыбнулась она, - это уже шаг вперед... Делить ночлег с Дени де Сюрси - это немало. Спокойной ночи, сын мой, любовь моя.
Он опустился на одно колено и поцеловал ей руку. А потом крепко обнял.
* * *
На следующее утро, вскоре после того, как рассвело, все обитатели замка, постоянные и временные, собрались на мессу в холодной часовне, дверь которой выходила прямо во двор. Однако некоторые из вечерних гостей - и среди них де Верней с друзьями - уже уехали. Было понятно, что они отбыли в Мулен с вестями для герцога. Прочие же, и господа, и слуги, стояли на коленях на голых плитах каменного пола перед алтарем, и деревенский священник нараспев читал свою латынь. Многие уже были одеты в дорогу и собирались распрощаться сразу же после мессы. Снаружи, во дворе, ожидали оседланные кони и навьюченные мулы.
Блезу служба казалась непривычно серьезной и печальной. Хотя Антуан де Лальер ещё ничего не сказал, его поведение со вчерашнего вечера не изменилось, и он не ответил утром на приветствие сына.
Блез стоял на коленях рядом с Дени де Сюрси. Вокруг него были знакомые и родные лица, которые он, наверно, уже никогда не увидит вот так вот все вместе. Он молился за каждого из членов семьи и просил Бога, чтобы теперешняя темная туча оказалась лишь мимолетным облаком...
Для Пьера де ла Барра служба тоже была торжественной и исполненной значения, хоть и в другом, более счастливом смысле. С того места, где он преклонил колени, он прекрасно видел Рене, а она - его. Ни он, ни она не смотрели на алтарь, разве что призывали его в свидетели своего немого разговора. Их глаза были гораздо красноречивее слов - они говорили об очаровании вчерашнего вечера и о том, что сегодняшнее утро не менее прекрасное.
Ты будешь верен? Ты будешь помнить?..
Ах, клянусь Богом, тысячу раз да, тысячу раз!..
И оба обращали затуманенный грустью взор к алтарю. Чуть отвернув рукав, чтобы показать ему его браслет у себя на запястье, она едва заметно кивнула. То, что носил он, останется с нею навсегда, словно частица его самого. Счастливчик-браслет!.. Пьер испугался, когда месса кончилась. Никогда служба не казалась ему такой короткой.
- А теперь, мадам, - обратился де Сюрси к хозяйке дома, когда небольшое собрание рассыпалось по двору в разгорающемся свете июльского утра, - и ты, Антуан, друг мой, я свидетельствую свое почтение вашим милостям. Время нам садиться в седла. Всем путешественникам известно, что час до полудня стоит двух часов вечером. Благодарю за прекрасное угощение, молю Бога о вашем счастье. - Он понизил голос: - И пусть Господь в доброте своей заставит вас немного подумать о том, что я говорил вчера вечером!
Де Лальер пропустил намек мимо ушей.
- Надеюсь, вам будет угодно принять чашу и немного закусить перед отъездом.
Маркиз молча проглотил пренебрежение к своим словам. Однако Жана де Норвиля, который подошел, красивый и обаятельный, как всегда, он встретил по-другому:
- Мы с вами можем обойтись без любезностей, мсье. Добрых людей, которые ошибаются, я жалею, но негодяев, сбивающих их с толку, я ненавижу. Возвращайтесь-ка лучше в Англию или в Савойю; в любом другом месте вам будет безопаснее, чем во Франции.
На губах де Норвиля появилась бледная улыбка.
- Если вы пророк, монсеньор, то, может, было бы мудрее подумать о своих собственных делах...
- Ага! - воскликнул маркиз, отвечая в том же тоне. - Братец Лис, какой у тебя длинный хвост!
И отвернулся.
После того как отъезжающим гостям подали вина и хлеба, чтобы они дотянули до позднего завтрака где-нибудь по дороге, Блез наконец услышал приговор.
Как требовал обычай, он преклонил на прощание колено перед отцом и матерью; но Антуан де Лальер отступил назад.
- Мсье, - произнес он резким и четким голосом, - вы избрали путь, противоположный моему, так что, если мы встретимся снова, то встретимся врагами. Вам доставляет удовольствие поддерживать тирана и покидать своего природного господина, когда он нуждается в вашей поддержке. Осмелюсь предположить, что вы рассчитываете получить от этого выгоду приспособленцы часто выгадывают, - но, так это или иначе, вы больше не один из нас. Если бы вы оставались у себя в гарнизоне, вас можно было бы извинить. Но вы приехали сюда. Вы видели, что ваш отец и ваши друзья готовятся рискнуть всем ради благородного дела, которое должно было стать и вашим. И вы не решились поступить, как подобает мужчине. Что ж, в таком случае вы не смеете вернуться сюда, пока я жив. Это вам понятно?
Столь велик был гнев Антуана, что он произнес свой приговор публично, посреди двора. Столь велика была общая привязанность к Блезу, что все, за исключением разве что де Норвиля и нескольких самых ярых приверженцев Бурбона, выглядели ошеломленными и подавленными. Рене и Пьер, которые ничего не знали о происшедшем за ужином, были потрясены так, словно земля разверзлась перед ними. Старые домашние слуги качали головой и перешептывались. Мадам де Лальер побледнела.
На этот раз Блезу было нетрудно взглянуть отцу в глаза.
- Я не приспособленец и не трус, - ответил он, - и вы это знаете. Вы совершили горькую несправедливость, назвав меня так. Будьте уверены, господин отец мой, что я понимаю ваше желание.
- Антуан, - вмешался маркиз, - не будь же слепым дураком!
Щеки Антуана залила ещё более густая краска гнева.
- С вашего позволения, я сам буду судьей своему сыну. Довольно с нас ваших советов. Вас принимали здесь лишь по долгу старой дружбы. Но этот долг уже уплачен.
Маркиз улыбнулся:
- Вот ещё глупости! Молю Бога, чтобы он остудил тебе голову, Антуан, ибо ему одному это под силу.
Он повернулся к Констанс де Лальер.
- Прощайте, госпожа моя и добрейший друг мой. Да пошлет вам Господь долгие и счастливые годы!
И, кивнув пажу, державшему под уздцы мула, поднялся в седло.
Блез поцеловал Рене, обменялся пристальным взглядом со старшим братом и ещё раз поднес к губам руку матери. Ее глаза послали ему прощальное благословение. Потом вскочил на коня и последовал за де Сюрси через ворота замка, ни разу не оглянувшись назад.
Пьер де ла Барр ехал последним в небольшой кавалькаде, он сидел, полуобернувшись в седле и держа шляпу в руке, пока дорога не нырнула в низину, скрыв все позади.
Антуан де Лальер зашагал в дом. Там и нашла его жена через несколько минут; он сидел на скамье в большом зале. Голова его поникла, и он не поднял глаз на супругу. Ей показалось, что со вчерашнего вечера он постарел на много лет.
Глава 8
В это утро Франсуа-Ведун засел у обочины дороги - неподалеку от деревни Лальер, однако в таком месте, чтобы его наверняка не было видно от последнего дома; засел и стал ждать. Здесь начинался лес, растянувшийся почти до самого Роана, что в пяти лигах отсюда. Из своего убежища между корнями большого дуба сьер Франсуа отлично мог наблюдать за дорогой и, завтракая половиной вчерашней лепешки, он время от времени поглядывал в сторону деревни.