- Негодяюс дерьмовус! - пробормотал Пьер на латыни собственного изобретения. У него свело челюсти - он пытался скрыть зевок. - Ну и вечерок!
- Я сказал бы - rara avis in terris Rara avis in terris (лат.) редкая птица.>, - ответил де Сюрси. - Но я знал одного такого: моего покойного повелителя, короля Людовика, двенадцатого носителя этого имени. Ваше описание верно рисует его в последние его годы.
- Согласен, - заметил Эразм, - и я слышал, что оно применимо и к императору. Ну, а теперь вообразим, что я представлю вашему взору государя, предающегося лишь удовольствиям, который перекладывает заботы на плечи своих министров, изгоняет от себя любого, кто не услаждает его слух приятными речами; который считает, что он исполняет долг, возложенный на него королевским саном, если каждый день охотится, держит целые конюшни прекрасных лошадей, строит себе дворцы дюжинами, потворствует каждой своей прихоти; который торгует титулами и должностями, грабит своих вассалов с помощью подстроенных судебных процессов и ежедневно изобретает новые способы перекачивать деньги из кошельков подданных в свой собственный. Что скажет о таком государе ваша светлость? Только будьте искренни.
Маркиз рассмеялся:
- Итак, вы запутали меня в свою паутину, о хитроумнейший мастер! Сначала вы нарисовали мне портрет идеального государя, искусно подчеркивая, что передо мною император. Потом представили мне карикатурную фигуру, которую любой честный человек признает одиозной, и хитро подтолкнули меня к осуждению короля. Позор на вашу голову, почтенный Эразм, за такие фокусы с другом! Но, допустим, я не приемлю карикатуры; какой обманный трюк, какой ложный выпад вы пустите в ход дальше?
- Никакого ложного выпада, только прямой укол, vir carissime, Vir carissime (лат.) - дражайший друг.> - улыбнулся собеседник, - я скажу, что, как и предвидел, вы всего лишь упрямый мул... Но согласитесь, что на ваш первый вопрос относительно Карла и Франциска я уже частично ответил. И я пью за ваше здоровье, как за достойного партнера в тонком искусстве словесной игры. Прозит!
В этот момент Блез решился наилучшим образом использовать паузу. Если разговор пойдет по новому кругу, то одному Богу известно, когда он окончится.
- Могу ли я сказать два слова вашей светлости наедине?
Де Сюрси, отхлебнув вина в ответ на тост Эразма, поставил кубок и нахмурился:
- Чума возьми! Это должны быть очень важные два слова, чтобы оправдать такое вмешательство в нашу беседу... Что, они не могут подождать?
Резкость была столь необычной для патрона, что Блез смог лишь пробормотать, запинаясь:
- Сожалею, но это дело величайшей важности.
Маркиз поднялся с места:
- Ну, тогда, domini mei Domini mei (лат.) - господа мои.>, прошу простить меня, я оставлю вас на минуту. А тем временем, остроумнейший Эразм, прошу вас рассмотреть, что вы имели в виду, говоря о частичном ответе, ибо, как мне кажется, вы намереваетесь кое-что добавить. А я спрошу вас об этом, когда вернусь... Нет, нет, мсье де ла Барр, - продолжал он, обращаясь к Пьеру, который было проворно поднялся и уже пытался украдкой выбраться из беседки, - вы оставайтесь здесь и развлекайте наших гостей.
Де Сюрси, сопровождаемый Блезом, отошел в сторону от беседки на одну из садовых дорожек. Остановившись, он нетерпеливо произнес:
- Ну?..
Однако при первых же словах доклада его раздражение исчезло. Он резко выдохнул и схватил собеседника за руку:
- Сэр Джон Руссель!.. Клянусь Богом, тебе следовало бы сказать об этом сразу... Ну, и что дальше? Говори же!
Блез рассказал о путанице с именами и о том, что ему удалось извлечь из промаха Русселя.
- Бург-ан-Брес, - повторил маркиз. - Да, именно оттуда посланец императора, де Борен, тайно проник во Францию, когда в июле встречался с Бурбоном в Монбризоне. Этот Шато, о котором упомянул сэр Джон, - его секретарь, Локингэм - капитан на службе императора. Ясно, что на следующей встрече с герцогом они будут представлять Империю, а Руссель - Англию. Все три союзника вместе. Отличный улов для наших сетей! Только бы не опоздать! Тебе следовало без колебаний прервать меня. Я должен немедленно дать указания Ле-Тоннелье.
- Я уже позволил себе вольность сделать это, монсеньор.
Блез описал свой разговор с тайным агентом, в ответ патрон восторженно ударил его по плечу.
- Браво! Ну что за молодец! Ты делаешь успехи, сын мой. Горжусь тобой.
- Что же теперь? - спросил Блез.
Маркиз помедлил.
- Пока мы не получим донесения Ле-Тоннелье, думать не о чем. Без сомнения, тебе придется выехать с рассветом, но эти планы мы можем обсудить попозже. Многое зависит от того, что сообщит нам Ле-Тоннелье.
Он повернулся, чтобы возвратиться в беседку.
- Извините меня, - сказал Блез, - я думаю, мне бы лучше уложить свои седельные сумки да сказать конюху насчет лошадей. В такое время как-то трудно припоминать латинские склонения, не говоря уж о синтаксисе...
- Конечно. - Маркиз взял Блеза под руку. - Но тем не менее я хочу, чтобы ты вернулся вместе со мною и послушал. По двум причинам. Во-первых, потому, что спокойствие - добродетель, а суета - грех. Подождут твои сумки... А во-вторых - и прежде всего - мне хочется, чтобы ты послушал Дезидерия Эразма. Наши ничтожные трепыхания, наши заботы и тревоги забудутся. Они - лишь мелкая рябь на поверхности моря времени. А жизнь и мысли великих людей лежат намного глубже, и они поистине не подвластны времени. Я надеюсь, что смогу подвести его к обсуждению нашей эпохи, ибо из всех ныне живущих он зрит яснее и дальше любого. А мы с тобой за деревьями не видим леса. Разговор поможет тебе какую-то минуту смотреть на мир его глазами... О Господи Боже, это ещё что такое?
Из беседки донеслись звуки бурного веселья. Подойдя ближе, они услышали голос Пьера, который говорил то басом, то фальцетом, явно что-то представляя, его то и дело прерывали взрывы смеха. Блез узнал "Новый и весьма веселый фарс о Пе", в котором Пьер попеременно разыгрывал роли мужа, жены и судьи. Фарс не отличался утонченностью и, естественно, исполнялся не на латыни. Он подошел к лихому финалу, когда маркиз и Блез вернулись в беседку.
Каноник с побагровевшим лицом фыркал от восторга и колотил кулаком по столу. Эразм, вскидывая вверх свой длинный нос, покатывался со смеху.
- А, монсеньор, - приветствовал он де Сюрси на плохом французском, вы сказали этому молодому человеку, чтобы он нас развлекал, так он этим и занимается - и превыше всяческих похвал! Настоящий оживший Росций! Росций Квинт (ок. 130 - ок. 62 до н.э.) - древнеримский комедийный актер; у него учился декламации Цицерон.>
Маркиз, улыбаясь, погрозил пальцем Пьеру:
- У вас что, милейший, нет чувства почтения? Не лучше ли использовать время пребывания в обществе этих достойных людей, подобно Христу среди богословов, задавая им вопросы и совершенствуя ум свой, чем оскорблять их слух непристойными и дерзкими стишками? Я в отчаянии от вас!
Пьер изо всех сил изображал раскаяние, но успел подмигнуть Блезу.
Эразм заступился за него:
- А вы никогда не слыхали, господин де Воль, об акробате-неудачнике, ставшем монахом, который так позабавил Пресвятую Деву, кувыркаясь перед её алтарем в некоем аббатстве, что она снизошла с небес и приняла телесный образ, дабы вытереть пот со лба его, когда он устал представлять перед нею? Весьма поучительная легенда... Что касается меня, то юмористов я ценю выше, нежели педантов этого мира. И я благодарю господина де ла Барра - он рассеял мою хандру самым веселым рассказом, какой мне довелось услышать в этом году...
Мудрец пошарил у себя за поясом, вынул длинное гусиное перо и подал Пьеру: