Когда открылась дверь, мастер был не единственным живым существом в помещении. Рядом с ним стоял в полудреме крупный козел, единственный любимец мэтра Тибо и один из его излюбленных инструментов для некоторых операций. Блез ещё не знал, каково назначение этого животного, однако как символ сатаны козел показался ему здесь вполне уместным.
- Подведите их поближе, - приказал Тибо своим глухим голосом, который гулко прозвучал под сводчатым потолком.
Однако, когда Блез и Мишле оказались прямо перед ним, он обратился только к побледневшему торговцу:
- Видишь, парень, - заговорил он, растягивая слова, - когда тебя притащили сюда, мы думали, что имеем дело с каким-то мелким бунтовщиком. А сеть-то, оказывается, захватила рыбку покрупнее. Как мы недавно узнали, ты - один из тех троих, что были назначены монсеньором де Бурбоном для убийства короля во время его недавней поездки из Мулена в Лион...
Тибо взглянул на какую-то бумагу.
- И тому есть надежные свидетельства. Тебе остается только признаться.
Если бы беднягу Мишле обвинили в заговоре против папы римского, то и это не ошеломило бы его сильнее.
- Но, сударь, - выдавил он из себя, - это невозможно... Тут какая-то ошибка. Я никогда и в глаза не видел монсеньора де Бурбона.
- Упорный лжец! - прервал его Тибо. - Ты признаешься в преступлении?
- Как могу я признаться в том, чего не может быть?
- А как тебе удобнее, так и признайся - у тебя есть язык и руки, ты можешь подписать свое имя или поставить свой знак.
- Но...
- Раздеть его догола и побрить, - распорядился палач. Мне он нужен голенький, как новорожденный.
Мэтр Тибо знал, как устрашающе влияет на пациента смешанное чувство стыда и беспомощности во время предварительной обработки, которую он велел произвести. В первый раз за все время его бледный глаз скользнул по Блезу.
- И смотри мне, Жак, чтобы этот второй изменник хорошенько разглядел все, что мы делаем. Это заставит его кое о чем поразмыслить, пока не настал его час.
Теперь цель этого зверства стала для Блеза прозрачна, как кристалл. Все это зрелище рассчитано на него. Никого не обеспокоит какой-то искалеченный темный крестьянин. И потому палач с такой наглостью подверг его незаконной пытке. Сама нелепость обвинения против Мишле должна показать Блезу, что из человека, как следует обработанного мэтром Тибо, можно вытянуть любое признание. Единственный способ избежать пытки - добровольно сознаться.
Блез понял, что в некотором смысле несет ответственность за муки этого бедолаги. Яростное возмущение лишило его страха за себя.
- Где твой стыд и совесть? - взорвался он. - Ну и свинья же ты, клянусь Богом! Где судьи? Где писец? Какие свидетельства зачитывались допрашиваемому? С каких это пор такому мяснику, как ты, дано право обвинять, судить и допрашивать? Ну погоди, когда я отсюда выйду...
- А ты не выйдешь, - протянул Тибо.
- Даже если так, я сообщу коменданту замка.
Тибо расхохотался:
- Так-таки и сообщишь?
Тем временем с Мишле уже сорвали одежду.
- Лучше признайся, друг! - обратился к нему Блез. - Совесть у тебя чиста. Не доставляй этим псам удовольствия...
- А если признаешься, - прервал Тибо с ухмылкой, - то тебя сожгут.
Не стоит описывать, что было потом. Пытка продолжалась несколько часов - Мишле был человеком сильным и боролся за свою жизнь. Он не мог решить, будет ли его признание, данное в отсутствии суда, иметь значение, и не решался рисковать.
Мэтр Тибо демонстрировал свое искусство с подлинной виртуозностью, но взгляд его единственного глаза, оторвавшись от пациента, то и дело задерживался на Блезе. И мэтр Тибо, как и следовало ожидать, мог поздравить себя с тем, что на второго узника представление оказывает полезное воздействие.
В конце концов - совершенно неважно, в здравом ли уме, в бреду или в безумии - Мишле сознался. Он поставил крест на бумаге правой рукой, которую пощадили специально для этой минуты. Затем эти жалкие остатки человека одели - ещё одна пытка - и отнесли обратно в камеру.
Всю ночь Блез ухаживал за ним, как умел. Мишле мог бы остаться в живых (такой специалист, как мэтр Тибо, редко доводил дело до смерти пациента); он мог даже выздороветь, хотя и остался бы калекой, и никогда в жизни не услышал бы больше о признании, которое сделал. Но что-то в его разуме было сломлено навсегда.
В эту ночь Блезу дали полную возможность поразмыслить над действием пыток. Скоро и он станет таким, как этот человек...
Чего Мишле никак не мог понять - когда был в состоянии думать в перерывах между приступами боли, - как это де Норвиль, всемогущий де Норвиль, допустил, чтобы он попал в такой переплет. Он бессвязно лепетал о каком-то данном ему обещании и о вознаграждении, которое посулили ему перед арестом. Не более двух недель в тюрьме, так ему сказали, а потом целый арпан Арпан - старинная французская мера площади земельных участков, 0,3 гектара.> земли да ещё пятьдесят ливров... Только он не должен говорить об этом ни одной живой душе. Но теперь ему уже все равно.
- Но почему тебя вообще арестовали? - допытывался Блез.
- Какой-то план монсеньора... Мсье должен знать сам.
- Клянусь честью, я не знаю.
- Тогда откуда же знать мне?
- Какой-то заговор против короля?
- Вот вам крест Господень, что мне ничего не сказали.
Однако он знал кое-что другое. Имя де Норвиля протянулось, как нить, через все эти ночные часы. Только дурак может ему доверять... после того, что произошло в замке... с его собственной женой. Она была красивая госпожа, сударь, и богатая... Она сослужила свою службу - и точка! Потом она умерла. Люди говорили...
- Что говорили люди?
- Мы, слуги, знали, как она умерла.
Но Блез так и не услышал, что же знали слуги. Страх перед де Норвилем заставлял Мишле молчать даже теперь.
Таинственная смерть жены... В конце концов, может статься, это был всего лишь бред. Блез всей душой на это надеялся. Сейчас, в этом аду, после жутких намеков, он обратился мыслями к Анне. Подобно ему, она тоже попала в паутину, сплетенную де Норвилем.
* * *
Однако, когда прошел следующий день, за ним ещё один, а де Лальер все ещё не проявил должного смирения, мэтр Тибо Одноглазый решил попробовать другое средство.
Знаток не только человеческих тел, но и душ, мэтр Тибо часто замечал, что, если не считать его лаборатории, ничто так не сокрушает стойкость заключенного, как надежда, выросшая до степени твердой уверенности, а затем полностью сокрушенная.
Он овладел этим способом в совершенстве, дабы получать ощутимый доход. Ибо зачем человеку отказываться от законной выгоды, если её можно иметь, не нарушая служебного долга, и притом принести пользу не только самому себе, но и другим? Его метода требовала помощи нескольких стражников, которым тоже причиталась их доля, и метода эта содержала в себе изящный пассаж, тешащий чувство юмора мэтра Тибо.
Если коменданту замка и было об этом что-нибудь известно, то он вполне мог закрыть глаза на столь полезное для дела мошенничество.
Итак, ассистенты Тибо препроводили Блеза, уже заметно ослабленного голодом, на вторую встречу с мастером. Но на этот раз, когда заключенного привели в мастерскую, Тибо велел помощникам удалиться, ибо желал - так он сказал - попробовать урезонить де Лальера, поговорив с ним с глазу на глаз.
Когда дверь за ними закрылась, Тибо, к изумлению Блеза, понизил голос до шепота и задал странный вопрос:
- Я так думаю, вы человек богатый?
От Блеза не ускользнула возможная цель вопроса. Он ухватился за эту соломинку:
- Нет, но у меня есть друзья.
- Это все равно, - сказал Тибо. - Ну, а я человек бедный и смог бы с пользой потратить тысячу турских ливров.
- Это огромная сумма.
Тибо улыбнулся во весь рот:
- Разве слишком огромная цена за побег мсье? Мсье осталось всего три дня, а потом его побреют - если не будет добровольного признания. Но даже если оно и последует, то ему не миновать площади Гренет...