– Хотелось бы, чтобы в Святой земле было больше таких людей, как вы, – угрюмо проговорил он. – Ох уж эти сирийские бароны несуществующего королевства! Как бы мне хотелось задать им хорошую трепку, чтобы к ним вернулась хоть капля здравого смысла! – Подняв вверх длинную мускулистую руку, он грозно потряс кулаком в воздухе.
Филипп улыбнулся. Он и сам в чем-то походил характером на этого человека. В это время быстрые глаза Великого Магистра заметили его, и сир Роджер коротко кивнул ему головой в знак приветствия.
– Ну, ваше величество, – сказал он, – вот вам еще один сирийский барон, который тоже жаждет сражения. Это сир Филипп д'Юбиньи из Бланш-Гарде. Он недавно бежал из турецкого плена. Надеюсь, вы слышали о нем.
– Д'Юбиньи! – воскликнул король, резко поворачиваясь к нему. – Да, я слышал о нем.
С высоты своего роста он оглядел Филиппа с ног до головы. Филипп ответил ему таким же взглядом.
Ричард заметил этот настойчивый взгляд смелых серых глаз. Он не привык, чтобы на него так смотрели, и глаза его метнули искры.
– Ну, сир Филипп, – сказал он. – Чем могу быть вам полезен?
Филипп ни секунды не колебался. Он уже решил, что ему сказать королю.
– Я хотел бы служить вам, ваше величество, – заявил он.
– Мне! – Ричард был немало удивлен, а глаза Великого Магистра с интересом повернулись к Филиппу.
– Но вы же барон Латинского государства, сир Филипп, – сказал Ричард. – У вас есть феодальные обязанности перед вашим королем.
– У меня нет земель, и соответственно, по закону королевства Иерусалим, я не имею никаких феодальных обязанностей, – отвечал Филипп, чувствуя, как в сердце его закипает горечь. – И разве теперь есть королевство, разве теперь есть король? – с волнением добавил он.
Ричард мгновение пристально смотрел на него и вдруг, закинув рыжую голову назад, громко расхохотался, продолжая смеяться, пока на глазах его не выступили слезы. Ричард ничего не делал наполовину, даже когда смеялся, как позже узнал Филипп.
– Вы высказали соображение, которое сидело у меня в голове с момента моего приезда сюда, – сказал король. Перестав смеяться, он еще раз пристально осмотрел Филиппа. Потом кивнул.
– Да, мне бы хотелось видеть вас рядом, когда мы двинемся в поход на Святой город, сир Филипп, – сказал он. – Потому что именно туда я и намерен отправиться, а вы как раз тот человек, который мне нужен, если правда то, что о вас говорят. Вы свободно говорите по-арабски, пишете?
Филипп кивнул.
– И вы знаете мусульман и все, что нужно знать о Леванте, о Святой земле? Хорошо! Как раз то, что мне надо. Я назначаю вас моим личным секретарем, сир Филипп. Беркли!
К королю подбежал тот самый толстый рыцарь, который поддевал Филиппа.
– Да, ваше величество.
– Разместите сира Филиппа д'Юбиньи в моем доме. Я поговорю с ним завтра утром. Через час после восхода солнца, сир Филипп.
Король еще раз кивнул и, развернувшись на каблуках, вышел из зала. Когда за ним захлопнулась тяжелая дверь, приемная сразу, казалось, опустела, как будто ее покинула жизнь.
Кучка рыцарей в углу смотрела на Филиппа в испуганном молчании. Беркли крякнул и неохотно подошел к Филиппу.
– Я Уильям Беркли, сир Филипп, – сказал он извиняющимся тоном. – Мы не знали, кто вы, и… э…
В это время к ним подошли остальные рыцари и засыпали вопросами.
– А как на самом деле выглядит Саладин?
– Как вам удалось бежать из Дамаска?
– Вы правда сказали Саладину прямо в лицо, что не отступитесь от своей веры, сир Филипп?
Филипп улыбнулся. Наверное, в этой усмешке Жильбер узнал бы улыбку юного оруженосца из Бланш-Гарде. На обеспокоенном лице Беркли отразилось чувство облегчения.
– А что касается расфуфыренного болвана, сир Филипп, – в смущении пробормотал он. – Если вы…
– О, пожалуйста, сеньоры, – запротестовал Филипп. – Если мы вместе отправляемся в Святой город, мы должны стать друзьями.
– Что ж, очень рад слышать это, – откликнулся Беркли с обвораживающей искренностью, которая была одним из его основных достоинств. – Говорят, вы один из самых храбрых поединщиков и искусных фехтовальщиков Святой земли.
Филипп вышел из приемной лишь час спустя, чувствуя, что приобрел новых друзей. И, кроме того, он нашел человека, за которым бы последовал куда угодно. Быстрым шагом пройдя по коридорам, он ответил на салют английских стрелков и ждал, пока приведут ему его коня. «Если у Ричарда достаточно таких лучников, – думал он, осматривая воинов взглядом настоящего знатока и мысленно сравнивая их с ненадежными пехотинцами королевства Иерусалимского, оставившими войско в битве при Хиттине, – то мы дадим туркам хороший урок».
Он уже было поставил одну ногу в стремя, но тут вдруг услышал со стороны двора громкий крик и бряцанье оружия, сопровождающееся тяжелым топотом ног.
– Господин, господин!
Филипп застыл на месте. В этом голосе было что-то до боли родное и знакомое. Ведь не может же, в самом деле, это быть… Он повернулся на голос и увидел упавшего перед ним на колени человека, тут же схватившего его руку и начавшего покрывать ее поцелуями.
– Льювеллин! – беззвучно шевеля губами, проговорил Филипп. Нагнувшись, он поднял Льювеллина на ноги. Тот смотрел ему в лицо с обожающей, радостной улыбкой. По морщинистым щекам старого слуги катились крупные слезы, и Филипп почувствовал, что ему самому хочется плакать.
– Я думал, ты погиб, Льювеллин, – сказал он прерывающимся от волнения голосом. – Я был уверен, что тебя убили при Хиттине.
– О, только не меня, мой господин. Понадобилась бы целая армия нехристей, чтобы прикончить меня. А вы, мой господин? Вы так повзрослели. Сир Хьюго мог бы гордиться вами сейчас, мой господин.
Они стояли и молча улыбались друг другу, не в силах найти нужные слова.
– Кому ты теперь служишь, Льювеллин? – наконец спросил Филипп.
Лицо Льювеллина осветилось счастливой улыбкой.
– До последнего момента я служил сиру Уильяму де Богуну. Он английский рыцарь. Но теперь я снова буду служить вам, мой господин, если вы договоритесь с сиром Уильямом. Он был мне хорошим хозяином.
– Я поговорю с ним утром, Льювеллин, – пообещал Филипп. – Я только что познакомился с ним.
Он рассказал Льювеллину, как найти дом, в котором остановились они с Жильбером, и тронул поводья, медленно поехав вперед, с трудом пробираясь по людным узким улочкам, мимо шумной пристани, мимо бухты с небесно-голубой водой и рядами стоявших на якоре судов. И вдруг поймал себя на том, что едва не поет от счастья.
Жильбер, бросив единственный взгляд на лицо Филиппа, сразу все понял и улыбнулся, потерев кончик своего носа с нескрываемым удовольствием.
«Вот теперь я узнаю прежнего Филиппа», – подумал он и начал выслушивать сбивчивый рассказ своего друга о событиях, приведших его в такое прекрасное расположение духа.
– Я только переоденусь, и потом мы сядем обедать, – говорил Филипп, направляясь в свою комнату. – Выпьем вина, которое мы взяли на пробу…
Вдруг он застыл на месте, внезапно замолчав. Жильбер, повернувшийся уже было, чтобы пойти к себе, тревожно взглянул на своего друга. Филипп же смотрел на свою кровать.
– Что такое, Филипп?
Филипп не ответил. Нагнувшись, он взял в руки маленький круглый хлебец. Сильно побледнев, он молча повернулся к Жильберу.
– Ассасины! – наконец прошептал он.
На его постели лежал длинный нож и сверток пергамента. Филипп, сломав красную печать, прочитал единственную фразу, написанную на пергаменте: «Конрад Монферратский должен быть убит. Исполни это».
Несколько долгих минут Жильбер с Филиппом в ужасе смотрели на тонкую вязь арабских букв. Потом Филипп разорвал пергамент и в сердцах швырнул его куски на пол.
– Но почему именно Конрад? – спросил Жильбер.