– И что же произошло дальше?
– Ну, все бароны Святой земли думали, что победит д'Юбиньи, – они выставили его как лучшего рыцаря, знаете ли. В первый же день он без труда выиграл все свои поединки. Мы думали, что только один человек может победить его, Вильям де Молембек из Пуату. Неприятный громкоголосый бахвал, но, надо отдать ему должное, отличный наездник.
Богун замолчал, и слушатели начали его торопить.
– Нет, не портите мой рассказ, – сказал он. – В этот вечер король устраивал большое торжество, и Молембек напился, как всегда. Он повздорил с одним из сирийских баронов и хвастался, что легко победит д'Юбиньи. Он что-то сказал об отце Филиппа, который был убит при Хиттине. Я думаю, Молембек сам не знал, что говорит, и его друзья быстро утихомирили его. Ну а на следующий день он и д'Юбиньи сошлись в финальном поединке.
– Хотел бы я на это посмотреть, – с завистью проговорил один из рыцарей, стоящих рядом.
Богун рассмеялся.
– Да уж, там было на что посмотреть! Они должны были участвовать в трех заездах. В первом заезде они просто разъехались, попав друг другу по щиту. Во втором – д'Юбиньи попал своему противнику в голову, и Молембек едва удержался в седле.
– А в третьем?
– Молембек хотел попасть в шлем и промахнулся. А в это время д'Юбиньи ударил его прямо в щит.
– Значит, д'Юбиньи все же победил, – сказал граф.
– Вне всякого сомнения. Но на этом все не кончилось. Д'Юбиньи бросил копье и выхватил свой меч, и они продолжали сражаться, сцепившись, как две дикие кошки.
– Боже, какое, наверное, это было зрелище! – в один голос воскликнуло несколько человек.
Богун, гордясь своим превосходством непосредственного участника тех событий, посмотрел на слушателей. Он и сам наслаждался собственным рассказом. Рыцарям, вернувшимся из крестового похода, всегда было что порассказать, тем более что везде они находили благодарных слушателей.
– Молембек не мог сравниться с д'Юбиньи во владении мечом. Он был выбит из седла одним ударом по шлему. И вот тут-то и началась потеха! Подбежал герольд, чтобы закончить поединок, но д'Юбиньи соскочил с коня и начал снова наступать на Молембека. Король сделал знак герольду не вмешиваться, и вся толпа поддержала д'Юбиньи. Они все были за него.
Хорошего о Молембеке могу сказать только одно: он был мужественный человек. Он даже встал на ноги и продолжал сражаться, но меч в руках д'Юбиньи – настоящее чудо. Он двигается очень быстро и столь часто и чисто делает выпады… В общем, он поражал своего противника туда, куда хотел. И, наконец, он ударил его мечом сбоку шеи – это его излюбленный прием, как мне сказали. Молембек снова бросился на него, и тут-то д'Юбиньи ударил его снова, прямо в то же самое место. Конечно, он не пробил кольчугу, но от этого удара Молембек свалился на землю, как будто на его голову свалилась главная башня Акры.
– Он его серьезно ранил?
– Да нет, не очень. Молембек умер всего лишь пару дней спустя, – ответил Богун гробовым голосом. – А вот и наши рыцари, они уже готовы. А вот и герольд.
Теперь, когда Уильям де Богун закончил свой рассказ, глаза всех оказались прикованы к узкой дорожке для заездов. Посередине стоял герольд, призывая собравшихся к тишине.
– Поединок между сиром Джоном Морисом Таунтонским, – объявил он громким голосом, – и сиром Филиппом д'Юбиньи из Бланш-Гарде, бароном двора королевства Иерусалим, защитником Гроба Господня и Святых Мощей!
Филипп улыбнулся, зная, что никто не увидит его лица под шлемом. Герольд постарался перечислить все титулы, ожидая, очевидно, щедрой за это платы.
Сир Джон Морис разминал коня на другом конце дорожки, и Филипп пристально смотрел на него, пытаясь угадать слабые стороны своего противника. Искусство заезда было, пожалуй, одним из самых сложных видов сражения. Двое поединщиков мчатся навстречу друг другу; копье нужно держать параллельно земле, и правилами запрещалось увиливать в сторону или съезжать с дорожки. И в момент столкновения лошадь, а вместе с нею и всадник, и копье, должны двигаться с максимальной скоростью, в эту роковую секунду сосредоточив весь свой вес, всю свою силу на ударе. Совершенство достигалось только долгой практикой и упорными тренировками, кроме того, для заезда нужен был так же хорошо тренированный конь, знающий, что нужно всаднику, и чувствующий его малейшее движение. Филипп был уверен, что вполне может положиться на Саладина – его конь без колебаний поскачет по прямой линии и в нужное время и в нужном месте перейдет на полный галоп.
Он рассчитывал, что такая тактика сработает, и помнил предостережение Жильбера. Существовали две мишени, куда мог целиться поединщик: щит или шлем. Первая цель была больше, и, следовательно, попасть в нее было легче, к тому же шлем противника только наполовину выглядывал из-за щита. Зато удар по шлему означал почти верную победу. Если всадник не мог уклониться от удара или не падал с коня, то зачастую от такого удара ломались шейные позвонки. Опытные рыцари всегда целились в шлем, и Филипп тоже не отступал от этого правила, участвуя в поединках в таком далеком теперь Леванте. На этот раз он решил поступить иначе. Возможно, целиться в шлем не будет нужды: Филипп заметил, что под противником очень своенравный конь.
Герольд посмотрел на обоих всадников и, увидев, что они готовы, поднял свой жезл. Заиграли фанфары, и толпа невольно подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть, что произойдет в тот момент, когда лошади поравняются друг с другом. Кони быстро набирали скорость, и вот уже два копья неслись навстречу друг другу.
Филипп ощутил обычное волнение; холодный ветер врывался в прорези его шлема, и он сосредоточил взгляд на щите Мориса, не обращая внимания, как все знающие воины, на острие копья. Саладин нес его вперед на полной скорости. Острие копья было направлено прямо в щит противника. Филипп крепко сжал ногами бока Саладина, наклонился вперед и сжал зубы.
Куда попало ему копье Мориса, он не почувствовал, но зато рука его ощутила привычную отдачу; древко задрожало. Проезжая мимо, он краем глаза увидел, как фигура противника заваливается назад.
Резко натянув поводья, он остановил Саладина. Оглянувшись, Филипп увидел лошадь без всадника, уже пощипывавшую травку на обочине дорожки, а ее незадачливый наездник на коленях стоял на земле. Толпа осыпала Филиппа градом восторженных аплодисментов, на помосте взметнулись в воздух разноцветные шелковые платки, и Филипп, благодаря публику за поддержку, потряс в воздухе копьем. Оруженосец сира Джона снял с него шлем, и Филипп заботливо наклонился над своим противником.
– Надеюсь, я не ранил вас, сир Джон? – спросил он.
Лицо Джона Таунтонского заливал румянец стыда – еще бы, вылететь из седла на глазах огромной толпы, но, услышав слова Филиппа, он рассмеялся и помотал головой.
– Нет, нет, мессир Филипп. Для меня большая честь участвовать в заезде вместе с вами, – без тени обиды проговорил он.
И Питер, и Жильбер тоже выиграли свои поединки, а Филиппу предстояло в тот день участвовать еще в одном заезде. Жильбер без труда победил своих противников. Он действовал так, как только и можно было от него ожидать: осторожно, методично и со знанием дела, и Филипп знал, что в финальном поединке ему предстоит сразиться с искусным и ловким противником.
В тот вечер за трапезой в главной башне замка собралось много народа. На возвышении были поставлены дополнительные столы для многочисленных гостей, а слугам и оруженосцам, сопровождающим на турнире своих господ, пришлось стоять. Филиппа усадили на почетное место рядом с самим графом, а по другую его руку сидела леди де Клер. Это была темноволосая, величественного вида женщина, богато и со вкусом одетая, и судя по ее манерам, всецело понимающая свое выдающееся положение в обществе, будучи титулованной первой леди Марчеса.
Филипп, окинув взглядом трапезную, слегка улыбнулся, заметив, как Жильбер искоса наблюдает за ним. Судя по всему, по западным меркам, трапезная являла собой образец английской роскоши, но Филиппу все казалось тусклым и грубым. Стены поражали наготой; у огромного камина лежали сваленные в кучу поленья, и дым от него витал по всей комнате. На стенах на вбитых в щели между камнями кольях висели светильники, излучая блеклое сияние, а воск с горящих свечей капал прямо на высокий стол. Большая часть зала оказалась погружена в полумрак, а высокий потолок со стропилами вообще растворялся в темноте. Кроме того, пол был очень грязный. Жильбер убедил Филиппа приобрести в Лондоне теплый плащ с меховой опушкой, и теперь Филипп от всей души радовался, что послушал совета своего друга: из-за сильных сквозняков у него стыли плечи и ноги.