Сабина остановилась.
– Что ж потом? – спросил Жильбер.
– Говори же! – требовал Доже.
Сабина не отвечала. Опустив голову на обе руки, она оставалась неподвижной.
– Что вы сделали, открыв окно? – спросила Кино.
– Говори же! – вскричал Ролан.
– Сабина! Не скрывай от нас ничего, – прибавила Ни-
сетта.
– Что случилось потом? – спросил Жильбер хриплым голосом.
Сабина опустила обе руки.
– Я не знаю, – сказала она.
– Как?
– Мои последние воспоминания обрываются тут. Что случилось потом – я не знаю… Закрыв глаза и возвращаясь к своим воспоминаниям… я чувствую сильный холод… потом вижу снежный вихрь… и… и…
Сабина остановилась и поднесла руку к своей ране. Слушатели беспокойно переглянулись. Кино, указав на Сабину, сделала знак, чтобы ей дали отдохнуть. Глубокая тишина наступила в комнате. Сабина тихо приподняла голову.
– Вы вспоминаете? – спросил Жильбер.
– Нет! – отвечала девушка.
– Вы не знаете, что случилось в той маленькой комнате после того, как вы отворили окно?
– Нет…
– Не вошел ли кто-нибудь?
– Я не знаю…
– Вы выскочили из окна?
– Кажется… Нет! Я не знаю… Я не могу сказать.
– Однако вы чувствовали, как падал снег?
– Да… Мне кажется… Я вижу, что меня окружают большие белые хлопья… Мне кажется, что они меня ослепляют…
– В саду вы были или на улице? Постарайтесь вспомнить…
– Я ничего не помню…
– Ничего? Вы в этом уверены?
– Ничего, кроме острой боли, которую я почувствовала в груди…
– Так вы не видели, кто вас ранил?
– Нет.
– Перед вами не явилась вдруг тень?
– Я ничего не знаю…
– Как это странно!
– Да, – сказал Доже, – очень странно!
Вновь воцарилось молчание. Непроницаемая тайна, окружавшая это роковое приключение, так и не рассеялась.
Доже и Ролан смотрели на Жильбера. Тот не спускал глаз с Сабины, потом встал, подошел к кровати, взял обе руки девушки и тихо их пожал.
– Сабина, – начал он тихим нежным голосом, – это не опасение нас огорчить, а страх перед воспоминанием мешает вам говорить?
– О нет! – запротестовала Сабина.
– Вы не знаете ничего, кроме того, что вы нам сказали?
– Решительно ничего.
– Вы были ранены вдруг, не зная кем, где и как?
– Я почувствовала холодное железо… и больше ничего! Между той минутой, когда я отворила окно в маленькой комнате, и той, когда я проснулась… я не помню ничего.
– Она говорит правду, – сказала Кино.
– Чистую правду, – подтвердил Жильбер.
В эту минуту пробило на церковных часах девять. При последнем ударе вдали раздалось пение петуха. Жильбер держал руки Сабины.
– Сабина, – сказал он волнуясь, – для того, чтобы прекратить эти муки, раздирающие мое сердце, поклянитесь памятью вашей праведной матери, что вы не знаете, чья рука ранила вас.
Сабина тихо пожала руку Жильберу.
– Мать моя на небе и слышит меня, – сказала она. – Я клянусь перед нею, что я не знаю, кто хотел меня убить.
– Поклянитесь еще, что вы не могли даже предполагать, что вам угрожает что-нибудь.
– Клянусь!
– Еще поклянитесь, что вы не опасаетесь ничего и никого.
– Клянусь! Клянусь матерью, что я не знала и не знаю ничего, что могло бы иметь какое-нибудь отношение к ужасным приключениям прошлой ночи.
– Хорошо, – сказал Жильбер.
Он склонился и поцеловал руку девушки, потом, медленно поднявшись, сказал:
– До свидания.
– Ты уходишь? – спросила Нисетта, испугавшись.
– Я должен идти в мастерскую, милое дитя, – отвечал Жильбер.
– Я иду с тобой, – сказал Ролан.
– Нет, останься здесь. Завтра утром я приду за Нисеттой и узнаю о здоровье Сабины.
Поклонившись всем, Жильбер вышел из комнаты и поспешно спустился вниз по лестнице.
Из дома придворного парикмахера Жильбер отправился на улицу Эшель, сообщавшуюся с площадью Карусель. Улицы были пусты; небо покрыто тучами. Было не очень холодно. Все предвещало близкую оттепель. Снег, растаявший с утра, превратил улицы в болото.
На углу улицы стояла щегольская карета без герба, запряженная прекрасной парой лошадей с кучером без ливреи. Это была одна из тех карет, в которых ездили знатные люди, желая сохранить инкогнито.
Жильбер, закутавшись в плащ, подошел к этой карете. Дверца открылась, Жильбер устремился внутрь, хотя подножки не были опущены; дверца тотчас затворилась. Кучер подобрал вожжи; переднее стекло опустилось.
– Красный Крест! – послышалось из кареты.
Стекло было поднято, карета поехала, увлекаемая быстрой рысью двух прекрасных лошадей. Жильбер сел на заднее сиденье, на переднем сидел мужчина. У кареты не было фонарей, так что невозможно было разглядеть черты лица спутника Жильбера, одетого во все черное.