На часах Самаритянки пробило полчетвертого пополуночи. В глубине моста, под аркой, темная людская масса едва угадывалась в глубокой темноте. Двадцать человек, прижавшись друг к другу, сохраняли глубокое молчание. Вдруг послышался легкий шорох; снаружи под арку проскользнул человек и сказал чуть слышно:
– Да!
Это слово, произнесенное в тишине, произвело странное действие: радостный трепет пробежал по лицам, все распрямились и замерли в ожидании.
– Внимание и молчание, – сказал пришедший.
Моментально установилась тишина. Снег продолжал сыпать все сильнее и сильнее и был до того густ, что представлял плотный занавес, через который не мог проникнуть взор.
На Самаритянке пробило четыре часа; в этот миг человек, державшийся за один конец веревки, другой конец которой был прикреплен к высоким сваям Самаритянки, спрыгнул под арку.
Толпа расступилась, и он остался один в центре. Он был одет в темно-коричневый костюм, прекрасно сидевший на нем. Высокие сапоги, узкие панталоны и куртка, стянутая кожаным поясом, довершали его наряд. Голова его была не покрыта, а волосы были так густы и так роскошны, что сам Людовик ХIV позавидовал бы ему. Невозможно описать черты лица, так как они скрывались за черной массой, состоявшей в основном из густой бороды, огромных усов, таких же густых бровей и волос. Пара пистолетов, короткая шпага и кинжал были заткнуты за пояс. Через левое плечо этого человека был перекинут черный плащ. Он окинул всех быстрым взглядом.
– Вы готовы? – спросил он.
Все утвердительно кивнули.
– Каждый из вас может разбогатеть, – продолжал этот человек, – но дело может оказаться опасным. Дозорные предупреждены; выбраны лучшие солдаты; вам придется драться. Половина из вас, может быть, погибнет, но другая получит сто тысяч ливров.
Послышался восторженный гул голосов.
– Сыны Курятника! – продолжал этот человек. – Вспомните клятву, которую вы дали, когда признали меня главарем: чтобы ни один из вас не отдался в руки палачей живьем!
Он направился к набережной; все последовали за ним. Снег падал густыми хлопьями.
В эту ночь Комарго, знаменитая балерина, давала ужин. Комарго находилась тогда во всем блеске своей красоты и на вершине славы.
Дочь Жозефа Кюппи, воспитанница знаменитой Прево, Марианна Комарго начала свое восхождение к славе неожиданным изобретением и скандальным приключением.
Комарго была первой танцовщицей, которая решилась надеть короткое платье. В балете «Характерные танцы» она солировала в короткой пачке. Весь Париж толковал об этом в продолжение целого месяца. В один прекрасный вечер, во время балета, дворянин, сидевший в партере, бросился на сцену, схватил Комарго и убежал вместе с ней, окруженный лакеями, которые оказались рядом, чтобы помочь ему. Это был граф де Мелен. Комарго унесли и заперли в его дворце на улице Кюльтюр-Сен-Жервэ.
Отец Комарго подал жалобу королю, и только повеление Людовика ХV помогло возвратить свободу хорошенькой пленнице.
Когда она опять появилась на сцене, это приключение вызвало гром рукоплесканий и только увеличило ее успех.
В этом же 1745 году Комарго жила в маленьком уютном отеле на улице Три Павильона, подаренном ей к Новому году герцогом де Коссе-Бриссаком. На фасаде, над дверью передней, было вырезано слово «Бонбоньерка». Каждая буква представляла собой как бы несколько конфет. В день Нового года, когда этот отель был ей подарен, все его комнаты, от погреба до чердака, были завалены конфетами; таким образом, название было справедливо.
Столовая в «Бонбоньерке» являлась одним из чудеснейших отделений этой позолоченной шкатулки: белые лепные стены были расписаны гирляндами ярких цветов; жирандоли и люстры были из хрусталя, а вся мебель – из розового и лимонного дерева. На потолке порхали амуры в прозрачных облаках.
В эту ночь за столом, стоявшим посреди этой чудесной столовой и отлично сервированным, сидело двенадцать гостей.
Комарго, как подобает хозяйке, сидела во главе стола. По правую руку от нее сидел герцог де Коссе-Бриссак, а по левую – герцог де Ришелье, напротив нее – мадемуазель Дюмениль, знаменитая трагическая актриса, имевшая огромный успех в роли Меропы в новом одноименном творении поэта и писателя, уже стоявшего в первом ряду знаменитостей, хотя еще не на вершине славы, – господина де Вольтера.
По правую руку от мадемуазель Дюмениль сидел остроумный маркиз де Креки, впоследствии прекрасный полководец и хороший литератор. С другой стороны сумасбродно болтал виконт де Таванн, который в царствование Людовика ХУ сохранил все привычки регентства.