Иоанна поклонилась.
— Тут не надо никакого насилия! Не надо осквернения святых мест, где христиане так долго служили своему Богу! Я хочу только воспользоваться моим правом госпожи для непрошенных гостей, которые уже слишком долго ели ведельский хлеб! Не поднимать руку без моего приказа! Идемте!
Она шла с Леопольдом впереди, у него сбоку висел меч, а в правой руке был пистолет. Они остановились у церкви. Захарий постучал и крикнул:
— Отоприте?
Со скрипом растворились старые ворота.
— Вы разве не ждали нас? Вы, кажется, знаете, что приехала госпожа?
— Мы заняты другим делом, — отвечал приор. — Вы являетесь к нам без приглашения и так грубо, что мы, как слуги Бога, вовсе не желаем гнуть перед вами спину. Для чего эти люди с оружием?
— Мы хотим посмотреть золотую женщину, цела ли она? Идемте все!
Она вошла в церковь. Вся толпа шла за ней.
— Вон там стоит ведельский идол! — с презрением указал аббат на отдаленный угол за мрачными колоннами.
— После того, как вы сами нарушите запрет вашего мужа, идол должен открыться для всех!
— Да это и будет, господин монах. Каждое воскресение здесь будет читаться проповедь.
— Как? Что вы говорите?! — воскликнул испуганный приор.
— Я уже сказала все! Но не по-римски, а по-лютерански здесь будут учить и петь. Вы против приказания мужа призвали новых монахов, совращаете моих людей папской ересью! Довольно я уже терпела!
— Ваше обвинение в том, что мы колбетских жителей обращаем в католическую веру, безосновательно. Что же касается собратьев, пришедших сюда, то у меня есть дозволение вашего ленного господина, которому все должны повиноваться! — Он подал ей пергамент.
Она взяла его и передала Захарию.
— Спрячьте это. Это письмо не для вас! Герцог Барним не может в моих владениях ничего приказывать! Он может только просить, даже требовать, — позволение же и запрещение в стране Веделей составляет мое право. Вон отсюда! Бегите в Штеттин и передайте мои слова его светлости. Ни один из вас не останется в Померании!
Как гром, поразили эти слова монахов.
— Мы будем жаловаться герцогу, — воскликнул яростно приор, — и посмотрим, чья власть выше!
— Отправляйтесь и кланяйтесь от меня госпоже фон Борк! Люди, выведите их в северные ворота деревни. Дайте каждому по куску хлеба и кружке пива. Кстати, для вас будет очень полезно путешествие в Штеттин после долгого бездействия!
Среди монахов раздались проклятия и поднялись дрожащие кулаки.
— Убирайтесь! — крикнула Иоанна. — Кто будет сопротивляться, тот ответит за это своей жизнью!
С криками радости схватили рыбаки монахов, и через несколько минут церковь освободилась от прежних обитателей. С опущенными головами шли монахи по деревне среди копий и мечей. Несколько рыбаков еще оставались в церкви.
— Идите отсюда, — обратилась к ним Иоанна, — и оставьте меня одну с сыном. Я хочу показать сыну старый памятник его рода, чтобы он никогда не позабыл великого духа своих предков! В первое же воскресение церковь будет открыта для каждого, и истинная религия будет проповедоваться здесь!
С одобрительными словами люди оставили церковь.
Иоанна с Леопольдом остались одни. Несмотря на яркое сияние полуденного солнца, старое здание имело удивительно мрачный вид. Узкие лучи солнца, падающие с высоких окон, представляли контраст с тенью, постоянно покрывавшей колонны и ниши.
— Идем, сын!
Иоанна зашла за колонны. Здесь в стене сверкал идол, облитый солнечным блеском! Он являл страшный и поразительный вид. Вделанный сзади в стену, идол стоял на большом гранитном камне. Это было изображение голой женщины, не очень искусно сделанной и покрытой золотом. Лицо ее было окружено широкими золотыми лучами, а на ее груди зияли три глубокие дыры, представляющие вершины треугольника. В суеверном созерцании стоял Леопольд около матери. Освещение, окружающие предметы, сам идол — все это вместе воспламеняло воображение юноши.