Дети вели себя очень похвально. Они любили свою мать и хорошо понимали, что особенно в этот день возвращалась к ней невыразимая, гнетущая скорбь, хоть они не могли представить себе всего ужаса этой тоски! Восемнадцатилетний Гассо сидел с Лоренцом Юмницем, судьей и домоправителем, в конце зала около письменного стола и беседовал с ним тихо о хозяйственных делах, но это не мешало ему бросать частые и печальные взгляды на мачеху, которую он любил как родную мать. София Схоластика и Буссо собрались за большим столом вокруг пастора, доктора Матфея Визеке. Он тихонько читал и объяснял им Евангелие в этот день. Двенадцатилетняя Бенигна и Леопольд сидели у среднего окна с Галькой Барвинек, бывшей одновременно и нянькой и главной служанкой у Иоанны. Галька развлекала этих, самых беспокойных, сказками, которые действительно сильно занимали Бенигну, но Леопольд вовсе не слушал ее. Этот одиннадцатилетний белокурый мальчик не мог сдержать своего беспокойства при виде печальной матери.
Поистине замечательная картина!
Здесь задумчивая и дрожащая от горести мать, а там старший сын, сильно занятый ее делами. У стола все трое состроили внимательные лица, слушая спокойные и тихие объяснения пастора. Между тем, сказки Гальки были до того смешны, что Бенигна готова была громко расхохотаться, но рассказчица удерживала ее, указывая на печальную мать. Жена Веделя, наконец, не могла вынести скопившейся тяжести печальных воспоминаний — неудержимо полились слезы, и только уединение могло успокоить ее мучения. Поспешно она встала и направилась к башенной лестнице. Но Леопольд, оставляя веселые сказки, подбежал к ней и схватил за руку. Немного помедлив, она взглянула на него.
— Я хочу идти с тобой! — воскликнул упрямо мальчик.
— Ну иди! Ты все еще маленький глупый мальчик!
При этом она бросила косой взгляд на Барвинек, и та, улыбнувшись, покачала головой. Лицо Иоанны мгновенно вспыхнуло, и будто в гневе толкнула она тихо мальчика вперед:
— Ну, беги, маленькое чудовище!
Леопольд полез как кошка по лестнице. Наверху прошли оба до комнаты Иоанны через весь коридор. Она поспешно вошла с Леопольдом и заперла за собой комнату.
— О, я бедная несчастная и безутешная женщина! — воскликнула она. — Неужели никогда не будет у меня душевного спокойствия! Нет, нет! Пусть они говорят, что хотят и даже заставляют меня, — я не оттолкну тебя, мой Леопольд! Ты единственное существо, которое я так люблю! Кто знает, долго ли тебе придется покоиться у бедного сердца твоей несчастной матери!
Мальчик понял ее.
— Единственная милая мать!
Он прыгнул к ней на колени, она обняла его и чуть не задушила своими бурными поцелуями.
Но не долго Иоанне пришлось предаваться этой сладкой слабости, не пробыла она и пяти минут со своим любимцем, как раздались громкие и пронзительные звуки по всему дому. Они шли сверху и походили на глухой рев быка, который показался тем ужаснее, что сегодня весь замок был погружен в глубокую тишину.
В зале все мгновенно соскочили со своих мест.
— Это башенный стражник! — воскликнул, вставая Гассо.
— Да, молодой господин! — Юмниц также поднялся. — Я пойду наверх к Яну и узнаю, что там такое. Я думаю, нет ничего дурного, иначе звуки были бы другие и раздавались бы гораздо дольше.
— Я думаю, — ответил печально юноша, — что и так вполне довольно дурного для сегодняшнего несчастного дня! Если же это радостная весть, то Ян ради матери должен бы был трубить потише. Посмотри, Юмниц, а я пойду к матери. Но не поднимай большого шума, у нее и так довольно горя сегодня — она плачет за всех нас!
Оба они поднялись в верхний этаж башни, а Юмниц полез далее, чтобы узнать все от сторожа.
Гассо почтительно постучал в дверь, так как комната матери была святилище, куда имел доступ только тот кого она сама звала. Внутри послышался поспешный шорох. Леопольд начал хныкать, но строгие слова матери успокоили его. Потом отворилась дверь и оттуда вышла Иоанна с раскрасневшимся и испуганным лицом. С тихим плачем следовал за ней Леопольд.