— Ублюдки, — говорю я. — Пошли…
— Лёня! — вдруг кричит Света.
Ну что там ещё? Поворачиваюсь… Повернуться я не успеваю. Воздух рвётся… Хлопок. А потом — темнота.
…Падение. Водоворот.
Долго. Долго…
Где я?..
Я?..
…Спустя вечность темнота рассеивается.
А рассеивается она от того, что я открываю глаза.
Надо мной стоит странный бородач, от которого нещадно разит потом и чесноком. В руке у бородача — клинок.
— Признаёшь себя моим пленником? — осклабившись, говорит мне Гийом де Бош. — А?.. Чего молчишь? Язык проглотил?!
А затем и это видение рассеивается, и снова наступает ночь…
Глава четвёртая
…Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на полу рядом с перевёрнутой табуреткой. Надо мной стояли какие-то люди. Горбатая старуха, толстяк и чудно одетая девка. Толстяк орал на старуху, старуха верещала в ответ, девка пыталась вклиниться между ними.
Я приподнялся на локте. Увидев, что я зашевелился, эта троица перестала вопить и уставилась на меня.
«Бред, — подумал я. — Этого не может быть».
Я сглотнул. Я глядел на них и не мог поверить…
Наверное, в какой-то момент взгляд у меня стал совсем диким, потому что женщины в страхе отшатнулись, а толстяк пробормотал: «Матерь Божья…»
— Вашу мать, — растерянно пробормотал я по-русски. — Средневековье…
То есть я попытался выговорить — вышла белиберда. Я запаниковал. Я что, по-русски разучился разговаривать?.. Я же прекрасно всё помню! Я, Леонид Маляров, а не этот… сьер Андрэ…
Я попробовал ещё раз. По-русски.
Получилось что-то вроде: «Ах-с ти-и ооп ффашшу…»
Такое ощущение, что шепелявый иностранец в первый раз попытался заговорить по-русски. Но я же не иностранец! Я коренной россиянин!..
…Между тем издаваемые мной чудовищные звуки вызвали весьма бурный эффект. Старуха отступила на два шага. Девка испуганно икнула. Тибо… Мой слуга Тибо разразился новым потоком ругательств.
— Ах вы чёртовы шлюхи! — заорал он. — Вы что с моим господином сделали?!! А?! А ну давайте быстро возвращайте всё как было!
И схватился за топор.
И тут я понял: это не глюк и не сон. Не бывает настолько достоверных снов.
И если я не вмешаюсь, мой слуга в следующую секунду начнёт кромсать бабку топором.
— Стоять, Тибо!!! — взревел я.
Поскольку на этот раз я не пытался себя контролировать, сказано это было на языке, который теперь, видимо, стал для меня родным. То бишь на французском. Средневековом французском.
Подействовало. Тибо остановил молодецкий замах и уставился на меня с нескрываемой радостью.
— Ваша милость! Так с вами всё в порядке?
— Всё нормально, — я оттащил его от женщин, — они мне очень помогли.
— Так вы всё вспомнили?
— Эээ… — Всё, что я имел, это кое-какие практические навыки сьера Андрэ и способность говорить на его языке. Более ничего! — Оставайся тут, мне надо отлучиться.
Именно так. Подумать. И отлить заодно.
Снаружи стояла полнейшая темень. Средневековье, блин! Целые века до электричества.
Пахло навозом. Где-то неподалёку брехала собака. У изгороди переступали и пофыркивали наши кони.
Что же со мной произошло?
Так, прежде всего — спокойно. Надо понять, что случилось.
Я помнил субботний вечер. Помнил, как мы со Светкой шли из гостей. Вспомнил этих двух козлов в машине… Вспомнил выстрел… Ну я хорош! Так лохануться…
И тут меня вдруг обожгла одна мысль… одна мелкая такая мыслишка… Так они, что, получается, убили меня, что ли?..
Бред. Что значит «убили»? Вот он я — стою, гляжу по сторонам, ни черта в происходящем не понимаю…
…и нахожусь при этом в чужом теле.
Вот последнее — относительно чужого тела — я осознавал очень чётко. Даже если забыть о том отражении, которое я видел в герардовском трактире. Ощущение, что моя бренная душа сменила место жительства, происходило исключительно изнутри.
Во-первых, изъяснялся я теперь по-французски. Во-вторых, я стал иначе воспринимать мир. Слух стал острее. Запахи различал куда лучше, чем раньше. И тело стало другим. Оно и раньше было не хилым, но сейчас в нём чувствовалась настоящая сила. При том что оно стало как-то гибче, послушней. Это трудно описать… Я вдруг понял, что спокойно могу подкинуть килограммов сто или разогнуть подкову. Я был даже уверен, что уже их разгибал.
И мечом, который болтался… Нет, не болтался — очень удобно и уютно покоился у моего бедра, я умею орудовать. Умею и люблю.