— Она мне не сказала.
— Если бы она это сделала, ты или кто-нибудь другой, его задница была бы на свободе. И это исходило от меня.
Я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, когда я спросила:
— Так ты собирался скрыть это от меня?
— Да, черт возьми.
Мой голос был высоким и напряженным, когда я спросила:
— Почему?
— Господи, Аня, из-за того, как ты сейчас на меня смотришь, — прорычал он, — Я только что рассказал тебе, как я рос. Карл сделал так, чтобы нам с мамой было хорошо. Но я участвовал в гонках. Ты не поверишь, какие шлюшки были на скачках. Я чувствовал даже намек на сладкое, если я не выдерживал, впускал их, говорил им все это дерьмо обо мне, и сладкое становилось кислым. Но ни одна из них, ни одна, Аня, не была такой сладкой, как ты. Никогда в жизни я не думал, что попробую такую сладость, как у тебя, так что, да, черт возьми, да, я собирался скрыть это от тебя, чтобы гарантировать, что я сохраню твою сладость.
— Я думала, ты ничего от меня не скрываешь.
— Я этого не делал. Я не лгал. Я не подстраивался под человека, которым я являюсь. Я просто не делился.
— Это одно и то же.
— Если ты так считаешь, я ничего не могу поделать.
Я выдержала его взгляд.
— Он сказал, что ты продавал наркотики в клубе, — прошептала я.
— Ну, он, блядь, солгал, — огрызнулся Найт.
Я ничего не ответила, и он продолжил.
— Но карты на стол, детка, русские захватили эту территорию. Я заключил эту сделку, чтобы контролировать это дерьмо. Это гребаный клуб. Мои парни могли бы иметь глаза на затылке и не видеть всех сделок, которые заключались. Четыре года назад пятеро ребят раздобыли что-то нехорошее, и копы отследили это, проданное дилером в моем клубе.
Он покачал головой, явно все еще переживая этот ужасный сценарий даже спустя пять лет, и продолжил говорить.
— Во-первых, мне не нужно такое внимание. Во-вторых, я ни за что на свете не соглашусь с тем, что люди умирают из-за того дерьма, которое они устраивают в моем клубе. Мы приняли меры, но все равно не смогли остановить поток. Это был гребаный кошмар. Дошло до того, что, если бы я хотел контролировать это, мне пришлось бы закрыть свои двери. Русские обратились ко мне, заверили, что не будут привлекать покупателей в мой клуб, размещать рекламу за пределами помещения, так что, если кому-то это нужно, они знали, к кому обратиться. Они обещали, что разберутся с дилерами, которые работают в моем клубе, и вычистят их подчистую. У них нет проблем с тем, чтобы делать то, чего не буду делать я и чего не позволю делать моим парням, чтобы это произошло. Они используют их. Я не задаю вопросов, но получаю чистый клуб. Они также обещали, что их дерьмо будет хорошим, без следов, не плохим. Если кто-то облажался, то это будет не то дерьмо, которое они принимают, а они сами. И последнее, я разрешил связи в своем клубе, но любая сделка проходит за пределами заведения. Я даю им одного. Один гребанный дилер. Он делает то, что делает, но только если к нему приходят люди. Я слежу за этим. Первый парень, которого они выбрали, был амбициозным. Я вернулся к русским. Они его убрали, и посадили другого парня. Он держится в тени. Я взял это под свой контроль. Это отстой. Я видел, как моя мама подсела на это дерьмо, и мне это не нравится. А русская мафия просто охренела. Но они понимают меня, знают мои границы, они держат свое дерьмо при себе, и это единственный способ, который меня устраивает. Я не получаю от них ничего, потому что не хочу этого. Они не продают моим девушкам. Они не продают товары моим сотрудникам. Один из них обращается к своему дилеру, они сообщают мне об этом, и тот человек уходит. Единственное, что я получаю от этого – это клуб, свободный от всего этого дерьма, за исключением того, что я контролирую.
Ладно, хорошо.
Верно.
— Девочки приходят к тебе? — осторожно спросила я.
— Да, хочешь верь, хочешь нет, но некоторые сучки получают от этого удовольствие. Но не все, Аня. Большинство из них попадают в ситуацию, когда им нужны деньги. Я не благотворитель. Жизнь доводит их до этого дерьма. Я предлагаю администрирование, проверку и защиту. Они должны это делать, они делают это безопасно. Эта профессия, детка, старейшая в мире, и она никогда не умрет. Как бы ты ни думала, правильно это или нет, жизнь привела меня к моему кодексу. Этот бизнес нелегален, и, черт возьми, так и должно быть. У женщин на улицах нет ничего, если только им не повезет и у них не будет мужчины, который заботится о них, обеспечивает их безопасность и не ждет траха. Это редкость. Единственный, кого я когда-либо знала, – это я.
— Значит, ты не трахаешься с ними? — прошептала я, и его лицо стало жестким. Комната наполнилась его вибрирующим теплом, и я снова прошептала, на этот раз быстро, — Ты не трахаешься.
— Я или кто-нибудь из моих парней. Если они хотят попробовать, они платят. Мои девушки не дают этого бесплатно. И я никогда не вставлял свой член ни в одну из них. Ни в одной. Они не ходят по улицам. Они ходили для Нэйра. Для меня – нет. Только для клиентов. И им не платят по двадцать долларов за минет. Им платят столько, сколько они должны, за то, что они делают это какому-то мудаку, который получает от этого удовольствие. Я получаю свою долю за то, что охраняю их и решаю проблемы. На нашем первом свидании, детка, в первый день, который ты провела со мной, была девушка, слишком милая для этого гребаного бизнеса, слишком слабая. Получила по заднице. Дважды. Два разных визита этого парня. Она не хотела этого дерьма. Ей за это не заплатили. Мне не заплатили за то, что я предоставлял это дерьмо. И он не говорил, что хотел этого дерьма. В первый раз, когда она взяла его, она не сообщила об этом. Во второй раз она позвонила Рашану, а Раш позвонил мне. Чувак получил визит. Его больше нет в списке клиентов, и это я лично сломал ему скулу и руку, так что если он думает, что может пойти в другой магазин и провернуть такое дерьмо, он подумает еще раз.
Я выдержала его взгляд.
Затем я тихо спросила:
— Что Ник сделал для тебя?
— Ник должен был быть моими глазами и ушами в клубе. Он следил за русским дилером. Он убедился, что в моем клубе работает только тот, кого я знаю. Никаких сучек не из моей конюшне. Никаких дилеров. Если у него появлялся нюх на то, что какая-то организация занимается мошенничеством, хочет захватить территорию, как бы они это ни делали, он сообщал об этом мне, и мы пресекали это до того, как у них появлялись какие-либо идеи или было достаточно времени, чтобы оценить мою организацию и найти слабое место. Он присматривал за моим персоналом. Бармены снимали деньги, официантки устраивали всякое дерьмо, он докладывал об этом или, если это было мелкое дерьмо, разбирался с этим. Ты знаешь о моих проблемах с ним. Чего ты не знаешь, так это того, что он делал это дерьмо, а я платил ему, в то время как он изображал из себя большого человека. Сидел в своей VIP-зоне и высасывал из меня «Хеннесси Парадиз». Это дерьмо стоит недешево. Он часто отвлекался на игры, чтобы сыграть на опережение и заполучить какую-нибудь киску. И он был самым крупным клиентом русского дилера. Удар. Персонал – это неприемлемо. Семья, он заставил меня есть это дерьмо. То, что случилось с тобой, детка, стало последней каплей. Но еще до этого в моей жизни было такое дерьмо, когда моя мама была наркоманкой. И в этом мире, каков он есть, мне приходится иметь дело с русскими, в то время как я определенно предпочел бы не иметь дело с этими гребаными психами. Мне не нужно, чтобы мой брат ввязывался в это дерьмо. И я не хотел, чтобы это происходило в моем доме. Я поговорил с ним, но он меня не услышал. Я сказал ему, что в моей квартире этого дерьма не будет, но он меня не послушал. Он наебал тебя, и с меня хватит.
— А твои родители знают, что Ник…?
Найт перебил меня.
— Я защищаю их от дерьма Ника, но, кроме этого, мои родители знают все, Аня. Я говорил тебе, что у меня хорошая жизнь, и, если не считать ежедневных головных болей, которые у всех бывают из-за работы и прочего дерьма, это так. И когда я говорю «все», я имею в виду все. То, как они познакомились, когда Карлу нужно было прибраться за ней, это не Оззи и Гарриет. Они знают, что у меня есть девушки. Они знают, что не только этот клуб, недвижимость, которой я владею, но и этот бизнес помогают им жить в их доме на Гавайях и позволяют им жить хорошей жизнью. Ты можешь подумать, что это ненормально, но с моей жизнью, с моей семьей это не так. Они гордятся мной, они верят в то, что я делаю, и они не стесняются говорить мне об этом.
Я сделала глубокий вдох, и Найт наблюдал, как я это делаю.
Затем я поделилась:
— Я боюсь, что на меня упадут здания, когда я нахожусь на подземных парковках.
От моих слов все его мощное тело дернулось.
Затем он спросил:
— Что?
— Я знаю, это иррационально, но это правда. Дерьмо случается. Моих родителей убили во время угона машины. Итак, я знаю. Какой-нибудь архитектор ошибется со своим компасом или... что бы там ни было, произойдет авария. Здание рухнет мне на голову.
— Аня… — прошептал он.
— И, — продолжила я, перебивая его, — Я боюсь лифтов. Я захожу в них и, если не могу сосредоточиться на чем-то другом, все, о чем я могу думать, это о том, что они сбросят меня вниз и я разобьюсь насмерть. Я никогда не пользовалась лифтом в своем доме. Ты живешь на пятнадцатом этаже. Я в хорошей форме, но это... нет.