— Он — очень хороший рисовальщик, но его собственные картины никогда не были такими уж интересными.
Эту тему я затронул по совершенно особой причине — но по другой. Меня пленила эта прежде неизвестная мне сторона личности Люка и я решил продолжит тему.
— Картины? Я и понятия не имел, что он занимается живописью.
— Он много раз пробовал, но никогда никому их не показывал. Потому что они недостаточно хороши.
— Тогда откуда ты о них знаешь?
— Я время от времени проверяю его комнату.
— Когда его поблизости нет?
— Конечно. Привилегия матери.
Меня передернуло. Я снова подумал о сожженной в Кроличьей Норе женщине. Но высказывать свои чувства и портить плавно текущую беседу, раз уж заставил Ясру заговорить, я не собирался. И решил вернуть разговор к тому, что меня действительно интересовало.
— А его встреча с Виктором Мелманом была как-то с этим связана? — спросил я.
Сощурившись, она испытующе взглянула на меня, потом кивнула и доела суп.
— Да, — сказала она, откладывая ложку в сторону. — Он взял у него несколько уроков. Ему понравились какие-то картины Мелмана, и он разыскал его. Может, даже кое-что купил. Не знаю. Но как-то он упомянул о своих работах, и Виктор попросил их посмотреть. Он сказал Ринальдо, что, ему понравилось и еще, что, с его точки зрения, он мог бы научить Ринальдо нескольким полезным вещам.
Ясра подняла свой кубок, понюхала вино, отхлебнула и уставилась на горы.
Я собрался было поторопить ее, надеясь, что она продолжит, и тут Ясра принялась хохотать.
Я ждал.
— Вот засранец, — сказала она потом. — Но талантливый. Надо отдать ему должное…
— Э-э… что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Время шло, и Виктор уклончиво и многословно заговорил о развитии собственной силы, словно играл полуявной страстью. Ему хотелось, чтобы Ринальдо знал, что он — оккультист, который кое-чего стоит — и немало. Потом он принялся намекать, что, может быть, хочет передать свою силу подходящему человеку.
Она снова принялась смеяться. Я и сам хихикнул, подумав, что этот дрессированный тюлень таким манером обращался к настоящему магу.
— Все от того, что он понял, как Ринальдо богат — продолжала она. — Конечно, Виктор в то время был, как всегда, на мели. Но Ринальдо не высказал никакого интереса и вскоре после этого просто перестал брать у Виктора уроки живописи — он чувствовал, что научился у того всему, чему можно было. Когда позже он рассказывал мне об этом, я все-таки поняла, что этого человека можно отличным образом превратить в свое орудие. Я была уверена, что такой субъект сделает все, что угодно, лишь бы вкусить подлинной власти.
Я кивнул.
— И тогда вы с Ринальдо принялись ходить к нему? Вертелись-вертелись, задурили ему голову и выучили немногим настоящим приемам?
— Достаточно настоящим, — сказала она, — хотя в основном его обучение регулировала я. Ринальдо, как правило, бывал слишком занят — готовился к экзаменам. У него средний балл всегда был повыше твоего, верно?
— Как правило, у него были очень хорошие отметки, — уступил я. — Когда ты рассказываешь, как вы дали Мелману силу и превратили его в свое орудие, я не могу не задуматься о причине. Вы натаскивали его, чтобы он убил меня — и весьма живописным способом.
Она улыбнулась.
— Да, — сказала она, — хотя, возможно, не так, как ты подумал. Он знал про тебя и обучался, чтобы сыграть свою роль в твоем жертвоприношении. Но в тот день, когда ты убил его — в тот день, когда он попробовал воспользоваться тем, чему научился — он действовал на свой страх и риск. Его предупреждали насчет подобных действий в одиночку, и он заплатил сполна. Он жаждал обладать всеми силами, которые рассчитывал получить в итоге, а не делить их с другими. Я же сказала — засранец.
Мне хотелось казаться равнодушным, чтобы Ясра продолжала. Есть дальше — как еще можно было лучше доказать это? Однако, опустив глаза, я обнаружил, что моя тарелка с супом исчезла. Я взял булочку, разломил ее, собрался было намазать маслом — и тут заметил, что моя рука дрожит. Минутой позже я понял, что это от того, что мне хочется задушить ее.
Поэтому я сделал глубокий вдох-выдох и выпил еще вина. Содержимое появившейся передо мной тарелки возбуждало аппетит, а слабый аромат чеснока и иных дразнящих трав велел мне сохранять спокойствие. Я благодарно кивнул Мандору, то же сделала и Ясра. Минутой позже я мазал булочку маслом.
Откусив несколько кусков и прожевав их, я сказал:
— Признаюсь, не понимаю. Ты сказала, Мелман должен был участвовать в моем ритуальном убийстве… только участвовать?
Еще полминуты она продолжала есть, потом снова улыбнулась.
— Случай оказался слишком подходящим, грех было пренебречь, — сказала она чуть позже, — вы с Джулией расстались, она заинтересовалась оккультизмом. Я поняла, что надо свести их с Виктором, чтобы он обучил ее нескольким простым штучкам, обернув себе на пользу то, как она была несчастна из-за вашего разрыва, что надо превратить это в полнокровную ненависть — такую сильную, чтобы, когда подойдет время жертвоприношения, ей бы хотелось перерезать тебе горло.
Я подавился чем-то, что при других обстоятельствах было бы потрясающе вкусным.
По правую руку от меня появился затуманенный хрустальный кубок с водой. Я поднял его и отпив, смыл все, что застряло в горле. Потом еще глоток.
— Ну, такая реакция в любом случае чего-нибудь да стоит, — заметила Ясра. — Ты должен признать, что месть имеет особую остроту, если твой палач — тот, кого ты когда-то любил.
Уголком глаза я заметил, что Мандор кивает. Мне тоже пришлось согласиться, что она права.
— Должен признать, это — хорошо продуманная месть, — сказал я. — Ринальдо тоже был в это посвящен?
— Нет, к этому времени вы стали слишком дружны. Я боялась что он предупредит тебя.
Пару минут я обдумывал это, потом спросил:
— Что же пошло не так?
— Единственное, что никогда бы не пришло мне в голову, — сказала она.
— У Джулии и вправду оказался талант. Несколько уроков у Виктора — и все, что он умел, у нее получалось лучше… кроме живописи. Черт! Может, она еще и рисует. Не знаю. Я сдала себе карту наугад — а она пошла сама.
Меня передернуло. Я подумал о своем разговоре с ти'га в Арбор Хаус в те давние времена, когда им владела Винта Бейль.
— Что, Джулия развила в себе те способности, что хотела? — спросила меня ти'га. Я сказал, что не знаю. Я сказал, что она ни разу, ничем не выдала этого… А вскоре припомнил нашу встречу на стоянке у супермаркета, и собаку, которой она велела сесть и которая, быть может, уже никогда больше не шевельнется… Я вспомнил это, но…
— И ты ни разу не заметил никаких проявлений ее дара? — рискнула Ясра.
— Не сказал бы, — ответил я, начиная понимать, почему дела обстоят так, как есть. — Нет, не сказал бы.
…Например, тогда, в Баскин-Роббинс, когда Джулия изменила вкус мороженого, пока стаканчик приближался к губам. Или тогда, в ливень, она оставалась сухой без зонтика…
Ясра озадаченно нахмурилась и, не отрывая от меня глаз, прищурилась.
— Не понимаю, — сказала она. — Если ты знал, ты мог бы сам обучать ее. Она любила тебя. Вы были бы грозной командой.
Внутри у меня все сжалось. Она была права — я ПОДОЗРЕВАЛ, я, возможно, даже знал, но подавлял это в себе. Однажды я, может быть даже сам это спровоцировал — той прогулкой в отражениях, энергетикой своего тела…
— Это дело сложное, — сказал я, — и очень личное.
— О, сердечные дела или очень просты, или совершенно непостижимы для меня, — сказала она. — Середины тут, кажется, нет.
— Давай условимся, что они просты, — сказал я ей. — Когда я заметил эти признаки, мы уже расходились, и у меня не было никакого желания пробуждать силу в бывшей любовнице, которой в один прекрасный день могло бы взбрести в голову попрактиковаться на мне.
— Вполне понятно, — сказала Ясра. — Вполне. А сколько в этом иронии!