— А-а-а! — закричали бандиты и бросились врассыпную.
— А-а-а! — закричал Орди, который вспомнил, что не имеет иммунитета к огню, осколками и шрапнели.
Молодой человек побежал следом за своими противниками, размахивая руками и вереща что-то нечленораздельное. Взрыв мог раздаться в любую секунду, и это изрядно бодрило, добавляя сил усталым ногам. Спина ближайшего громилы уже находилась на расстоянии вытянутой руки. Орди безумно хохотал, думая, насколько смешно будет, если он его перегонит, но сквозь этот безумный смех и бесшабашное предсмертное веселье просачивались отвратительно уместные вопросы: «А сколько там вообще взрывчатки? А каков радиус разлёта осколков? А стоит ли вообще бежать?»
Орди не услышал взрыва: он его, скорей, почувствовал. Сперва вздрогнула земля, затем через долю секунды спину обожгла волна раскалённого воздуха, которая подняла его, понесла с собой и вот-вот должна была бросить обратно, приложив всем телом о землю…
Должна была, но почему-то не бросала.
Орди отрешённо наблюдал за тем, что продолжает подниматься в воздух, причём достаточно быстро. Он видел чудовищную дымящуюся воронку, видел, как разбегались и поднимались с газона, держась за голову, люди Грифа…
«Я умер? — с удивлением подумал Орди. Это стало бы единственным разумным объяснением. — Я умер и возношусь ко Всем Богам. С ума сойти».
Внезапно горло что-то сдавило, и Орди, не сумевший разглядеть в этом никакого божьего промысла, поднял голову, дабы высвободить шею из тесного воротника — и увидел прямо над собой сырой замшелый камень. Камень тяжело хлопал огромными перепончатыми крыльями, держал Орди за шкирку и куда-то нёс.
А потом молодой человек потерял сознание, и пришла темнота.
29
Орди стоял на пепелище, сжимая кулаки так, что ногти до крови впивались в ладони.
— Милорд, прошу вас, успокойтесь, — уговаривал его Отец Иоанн. Волнение и бессонная ночь оставили на нём отпечаток: под глазами тени; ряса, лицо и руки испачканы сажей, а на розовой лысине блестят бисеринки пота.
Ответа не последовало. Орди не сводил взгляда со сгоревшего здания. Старая таверна превратилась в груду обугленных брёвен, которые всё ещё дымились. Крыша обвалилась, и то, что каким-то чудом не сгорело, оказалось погребено под грудой подёрнутых пеплом досок.
У ног молодого человека в пыли лежала обгоревшая по краям доска с красной надписью:
«Сиротский приют лорда Ор…»
— Всё ведь в порядке, милорд, — Отец Иоанн не оставлял надежду утихомирить молодого человека, который выглядел так, словно желал задушить голыми руками тех, кто организовал поджог.
Сверху раздался голос Йоганна:
— Милорд, всё действительно не так уж плохо. Никто не погиб и не ранен, — варвар указал на притихших воспитанников. Лучше бы он этого не делал. Поглядеть на сбившихся кучку детей, покинувших приют в одних пижамах, было далеко не лучшим способом успокоить взбешённого Ординари.
— Какие… Какие же… — юноша не мог подобрать слово, которое будет достаточно оскорбительным, чтоб охарактеризовать тех, кто это сделал. — Они же все были внутри. Это было понятно, они не могли не знать. Какие же…
Резко дёрнув головой Орди повернулся и, заложив руки за спину, отправился к остальным. Все его люди, вся его теперешняя армия собралась здесь — на окраине растревоженного Брунегена, перед старой сгоревшей таверной. Они расположились на небольшой лужайке, которую каким-то чудом не замусорили, не затоптали и не застроили. Улица вокруг могла похвастать редкой для таких часов тишиной и пустотой: то ли местные жители не просыпались, то ли видели, кто к ним пожаловал, и боялись показать носы из домов.
Со стороны походный лагерь людей Ординари смотрелся, как бивуак разбойничьей банды. Уставшие и сонные люди сидели в окружении позолоченных подсвечников, хрустальных ваз, дорогих ковров и шкатулок с деньгами. Рядом стоял роскошный пурпурный паланкин, внутри которого приходил в себя Виго.
Люди, инстинктивно сбившиеся поближе друг к другу, глядели растерянно и ждали, когда им скажут, что делать, и положат конец ужасным сомнениям и малодушным мыслям.
— Что будем делать, милорд? — при приближении Орди Вортсворт подскочил на ноги. Остальные подняли головы и воззрились на лорда с такой надеждой, что у юноши закружилась голова.