— Я уговорил их оставить мне только одну вещь. Корону!
Над площадью пронёсся звук одновременного вдоха множества людей.
Чрезвычайно впечатлённые селяне стояли, раскрыв рты, на их лицах можно было прочитать написанные крупными буквами слова: «Вот это да!» История, рассказанная прыщавым принцем в медной подделке, определённо нашла путь к сердцам слушателей.
— И сейчас… — рука простёрта вдаль, умоляющий взгляд. — Сейчас я вынужден просить вас о помощи! Мне нужно только добраться до дома и вступить на престол и тогда — о, тогда я не забуду старых долгов. За каждую монету, которую вы дадите мне сейчас, я готов вернуть вам пять! Нет! Десять полновесных золотых монет! Я щедро награжу тех, кто помог мне в трудный час!
Люди зашептались, совещаясь, и принялись как бы невзначай охлопывать карманы.
— Клянусь могилой отца!.. — в принципе, дело уже было сделано, и «принц» мог больше ничего не говорить, но последние слова помогли ускорить принятие правильного решения. Это было сродни химии: интерес нужно лишь подогреть до определённого градуса, и вскоре толпа начнёт распалять саму себя.
Не прошло и минуты, как площадь преобразилась. Личности пошустрее, резонно опасаясь лишиться своей части наживы, не выдержали первыми и принялись локтями прокладывать дорогу к виселице. Карточный домик здравого смысла пошатнулся и рухнул. Люди двинулись вперёд, к юноше потянулись первые руки, раздались вскрики: «У меня! У меня возьми!»
Те, у кого денег с собой не оказалось, побежали домой — откапывать кубышки. Крестьяне словно сошли с ума. Вчерашние друзья и соседи отпихивали друг друга, лишь бы всучить фальшивому наследнику престола заветные кругляшки. Собственно говоря, это был уже не обман: люди вполне искренне хотели расстаться с деньгами.
— Нет-нет-нет! — неожиданно запротестовал принц. — Записать! Нужно обязательно всё записать, чтобы я знал, кому сколько должен!
Гомон стих, но лишь на мгновение. Крестьяне молча переглянулись и тут же вытолкали вперёд стеснительного рыжего мужичка в рясе — служку Храма Всех Богов и единственного грамотного человека в селе. В два счёта ему организовали большой лист бумаги, перо с чернильницей — и процесс пошёл. Монеты звенели, юноша, стараясь держаться подальше от люка виселицы, складывал их в карманы, размашисто подписывал векселя и сердечно благодарил каждого, иногда позволяя себе пустить слезу. Наиболее предприимчивые женщины успели сбегать домой и вернуться с глиняными кувшинами, полными молока, и караваями, которые вручали взамен на обещание возврата денег по курсу один к пятнадцати.
…А старая кобыла тем временем всё тащилась и тащилась к площади, пока не остановилась перед толпой. Телега вздрогнула, старик проснулся, мальчишка, заметив это, молниеносно спрятал трубку. Возница поднял глаза, протёр их, сладко зевнул, неторопливо потягиваясь и хрустя старыми костями, а затем спросил у группки мужиков, обрадованных удачным вложением средств:
— Чегой-то? Принц?
— Принц, дед, принц, — кивнул селянин — здоровый, с огромной рыжей бородищей и лицом, испещрённым оспинами. — Сам не видишь, чтоль? Из королевства… Как его там? — он обернулся к своим друзьям.
Друзья пожали плечами.
— У-у, — протянул дед. — Надо же, как быстро всё потратил.
— Не потратил, а ограбили, — влез щуплый мужичонка — сутулый, с клочковатой бородой и изогнутый, казалось, сразу во все стороны. — Вот вернёт он мне деньги — коня куплю…
— Что? Опять? — встрепенулся дед. — Ай-яй-яй, что делается…
— Ой, ехай уже, — отмахнулся изогнутый, но рыжий здоровяк его осадил:
— В смысле, опять?
— Что делается, ты смотри, — возничий зацокал языком. — Разбойников ведь тут отродясь не водилось. Я ещё как ты был, ездил в Брунеген зерном торговать, сейчас-то уже дорогу не осилю, не то, что раньше, а вот… — дед скрипучим голосом принялся рассказывать одну из старческих историй — непонятных, не имеющих конца и постоянно перескакивающих с одной сюжетной линии на другую.
Рыжий пытался вклиниться и периодически кряхтел, открывал рот и говорил что-то вроде «А вот» или «Слушай», но всё было бесполезно. Некоторые пожилые люди имели свойство пускаться в длительные рассуждения, которые невозможно было прервать без грубости, и хозяин телеги был как раз из их числа. Изогнутый пришёл на помощь:
— Дед, в смысле, опять ограбили?