– Сэр Джеффри, – совершенно серьезно произнесла она, – займитесь снова вашим квестом.
На секунду ее сердце сжало сомнение. Может быть, именно так она должна была вести себя с самого начала.
Может быть, теперь он засмеется – раз уж она сдалась и начала играть в эту глупую игру вместе с ним – и скажет ей, что это была просто дикая выдумка, рассчитанная на то, чтобы заставить ее отбросить столь тщательно соблюдаемый консерватизм.
Джеффри одарил ее ослепительно яркой улыбкой. Глаза его потемнели от удовольствия, и вся фигура вновь приняла прежнюю гордую позу. Он опустил голову, став истинным воплощением поклоняющегося своей даме рыцаря, и в то же время в нем не чувствовалось ни капли смирения или униженности.
Она надела кожаный ремешок ему через голову, но длинные распущенные волосы Джеффри мешали ремешку охватить шею. Джульетта приподняла упругую волну его волос и провела пальцем между грубой кожей ремешка и теплым телом, проверяя, оказался ли странный шнурок на месте. И вдруг глупо застыла в оцепенении, слушая ставший внезапно резким звук его дыхания, чувствуя, как его горячие выдохи обжигают ей тело сквозь пояс юбки.
Ее пальцы сжали бугры мышц там, где шея соединялась с плечами, и ей показалось, что она больше никогда не сможет его отпустить.
– О Господи, Джульетта!
Двигаясь бесконечно медленно, он прижался лбом к ее мягкому животу, позволив себе непристойно интимное прикосновение, которому у нее не было сил помешать. А он нарушил правила пристойности еще сильнее, положив свои громадные ладони ей на бедра, так что его пальцы невероятно сладостно сжали ей талию. Подушечки больших пальцев оказались на вершине ее бедер: прежде она и не подозревала, насколько они чувствительны.
– Когда ты прикасаешься ко мне, а я к тебе, то я забываю, что сейчас должен был бы оказаться шестисотлетней горсткой праха и полусгнивших костей.
Его пульс стремительно бился под ее пальцами, его тело, крепкое и упругое, прижималось к ее телу. Он говорил, что ему давно полагалось бы войти в число покойников, но казался невероятно, несравненно живым и притягательным. Его голос, низкий и чуть охрипший от желания, словно проникал сквозь ее кожу и звучал в каком-то удивительно чувствительном месте, о существовании которого она прежде даже не подозревала.
– Джеффри! – прошептала она, думая, что если чьи-то кости и сгнили, превратившись в прах, то это ее собственные: она с каким-то отстраненным удивлением заметила, что ее ноги лишились способности выдерживать вес тела, так что она покачнулась и тяжело припала к стоящему перед ней на коленях рыцарю прерий.
Он прерывисто вздохнул и с невероятной нежностью притянул женщину обратно на одеяло. Каким-то образом ему удалось уложить ее своими сильными руками так, что он успел проделать дорожку обжигающих поцелуев прямо по ткани платья от ее живота через ложбинку между грудями к впадинке у основания шеи. Его рука, ставшая вдруг немыслимо нежной, скользнула от талии к ее груди, так что Джульетта невольно застонала.
Какая-то искра разума, называвшая себя вдовой Уолберн, мысленно ругала ее, укоризненно грозя пальцем. Эта сварливая искорка говорила, что ей следовало бы не стонать от наслаждения, а запретить Джеффри такую фамильярность и немедленно положить конец собственной распущенности. Джульетта годы – долгие годы – слушалась подобных внутренних предостережений, но сейчас погасила эту искорку, только на долю секунды пожалев о том, сколько времени потратила на то, чтобы ее лелеять.
Теперь ее занимали гораздо более важные вещи: например, ей надо было поблагодарить судьбу за то, что Джеффри в совершенстве освоил расстегивание пуговиц.
Ее пуговицы высвободились из петель с такой же легкостью, с какой горошины высыпаются из стручка под пальцами умелой кухарки. Несмотря на свое якобы незнание современных мод, Джеффри освободил их обоих от одежд быстрее, чем в день их первой встречи снимал с себя кольчужную рубашку.
Джульетта еще никогда не обнажалась перед мужчиной – даже перед Дэниелем. И сейчас это могло бы ее смутить: ведь они были теперь совершенно обнаженными под заходящим солнцем посреди ровной прерии, но Джеффри позаботился о том, чтобы Джульетта недолго оставалась неприкрытой. Его губы, его руки, его горячее тело, прижавшееся к ней, охватили ее со всех сторон ощущениями, которые мгновенно заставили ее забыть обо всем, кроме мужчины, показывавшего ей, что значит жить и любить.
– Джульетта!
Его лихорадочный шепот заставил ее затрепетать. В ней зародилась неутолимая жажда проверить, может ли его страсть сравняться с ее собственной. Она бросила на него взгляд из-под полуопущенных век и обнаружила, что в его глазах горит торжествующая радость мужчины-победителя. А потом его длинные темные ресницы опустились. Зубами Джеффри осторожно захватил ее сосок и нежно провел по нему языком. Джульетта громко ахнула, и он удовлетворенно застонал.
Его плечи напрягались, и каждый тренированный мускул дрожал, принимая на себя вес его огромного тела, от которого он старался уберечь женщину. Боевые шрамы придавали ему какую-то особую варварскую красоту. Дрожащими пальцами Джульетта прикоснулась к одной из бледных линий, прочертивших его кожу, и снова невольно ахнула от того, каким горячим и сильным было склонившееся над ней тело. Заходящее солнце высветило золотистые отблески в его волосах, закат окружил его рамкой из оранжево-красных всполохов. Неровный зигзаг свинцово-серого цвета пересекал это богатство красок… как полоса, разрезавшая небо в тот день, когда этот человек ворвался в ее жизнь…
Его плоть раздвинула ее потаенные складки, подчиняя ее, овладевая ею – и никакой разрыв в небе или времени не смог бы потрясти ее сильнее.
Джульетта так давно отдала свою девственность Дэниелю, а потом так долго сожалела об этом! Сейчас это показалось ей пустячной потерей. В объятиях Джеффри она снова почувствовала себя невинной, словно никогда и никому еще не принадлежала. Он мощно двигался в ней, вовлекая ее тело в танец страсти. Поцелуи Джеффри крали ее вздохи, пока Джульетта не начала дышать с ним в такт. Ее кожа холодела там, где он не прикасался к ней, и горела там, где соприкасалась с его телом. Стоило Джеффри немного изменить положение своего тела – и лишившаяся контакта с ним часть тела Джульетты начинала мучительно ныть. Ощущая под собой жесткую землю прерии, а над собой – жесткое тело мужчины, она словно всем своим существом превратилась в мягкую невесомую массу ощущений, которые нарастали в невыносимом крещендо, и скоро Джульетта уже криком возвестила небесам о своем восторге, ликуя от звука криков Джеффри, – и голоса их слились в едином гимне экстаза.
Какую-то дивную секунду она, безусловно, верила всему, о чем Джеффри ей рассказывал: ведь такое наслаждение можно испытать раз в тысячелетие.
Целую вечность или, может быть, всего одно сердцебиение спустя он с особой нежностью прижал Джульетту к своей груди и к той части тела, которая мгновенно ожила и окрепла, прикасаясь к ее все еще трепещущей плоти. Длинные пряди его волос падали вниз, перепутываясь с ее собственными, так что становилось трудно различить, где были его каштановые пряди и где – ее темно-русые, словно они принадлежали одному человеку. Джульетта вдруг испугалась, осознав, с какой легкостью отбросила всю свою с таким трудом воспитанную сдержанность. Она попыталась вырваться из объятий Джеффри, встревоженная собственной ранимостью.
Его руки обхватывали ее, его сердце громко стучало под ее ухом… И желание убежать исчезло, как капли дождя, опавшие на иссушенную жарким солнцем землю. Кажется, Джеффри почувствовал, что она сдалась: его пальцы прикоснулись к вершинам ее грудей, и он перебросил свою ногу через ее колени, притянув ее к себе еще теснее. Низко наклонив голову, он прижался губами к ее ключице, а потом влажным языком провел дорожку вдоль скулы к уху. Его шепот, гулкий и басовитый, был полон озорной самоуверенности и снова пробудил в ее теле странный трепет.