А когда их пульс немного выровнялся, Джеффри все начал снова, чтобы Джульетта не подвергала сомнению его силу.
А потом он совершил все сначала – опять, и растянул наслаждение так, как не может длиться ни один сон, добиваясь того, чтобы воспоминаний хватило на целую вечность.
Ведь если мужчине в жизни дарован всего один безупречный день, надо насладиться им сполна.
– Как раз вовремя, – прошептала Джульетта гораздо позднее, когда над прерией разнесся резкий звон колокола, возвещающий вечернюю трапезу. Ей хотелось, чтобы тот, кто возвестил о времени садиться за стол, нашел бы лишний кусочек и для нее с Джеффри. По правде говоря, звон напоминал ее собственный колокол, но поскольку сама она находилась здесь и все утро занималась отнюдь не кулинарными упражнениями, то это казалось маловероятным. Джульетта постаралась спрятать сладкую зевоту и урчание пустого желудка, потянувшись всем телом. Удивительно, как это мышцы ее тела могут то сжиматься до стальной твердости, то таять, как воск, а потом возвращаться к обычному состоянию, ничем не показывая, что только что подверглись такому всеобъемлющему и дивному испытанию.
Бум! Бум! Буммм!
То ли ее движения, то ли звон колокола разбудили Джеффри. Джульетта на секунду потеряла способность дышать, когда его руки сжались вокруг нее, а его взгляд скользнул вдоль ее обнаженного тела, остановившись на ее лице. Обрамленные густыми каштановыми ресницами, глаза Джеффри блеснули такой мужской властностью и страстью, что у нее забилось сердце. Как колокол.
Бум! Бум! Буммм!
И тут объятия его вдруг стали другими, лицо застыло, а в теле почувствовалось напряжение, но совсем не такое, к какому она привыкла за эти часы.
– Кровь Господня! Действительно вовремя! Уже началось. Я смогу довести все до конца!
Джеффри вскочил с постели, натянул брюки и схватился за меч, прежде чем она успела запротестовать. Когда он нетерпеливо откинул с лица спутавшиеся от страсти волосы, его мускулы снова заиграли, и Джульетта вновь мучительно ясно увидела мириады шрамов, исчертивших его полное мужественной красоты тело. Босой, одетый только в домотканые брюки, он все равно производил впечатление такой смертоносной собранности, что она невольно отпрянула от живой боевой машины, в которую он превратился.
– Джеффри?
Он кинул на нее быстрый взгляд, в котором не видно было и воспоминания о часах, проведенных в нежных и страстных любовных объятиях.
– Это сигнал Чейни. Приближаются приграничные разбойники, и нам надо поскорее устроить засаду. – На краткую долю секунды снова вернулся ее Джеффри, смущенно улыбнувшийся ей. – Похоже, они прямые потомки Дрого Фицболдрика. Чтобы появиться как раз в тот момент, когда я меньше всего хотел бы их видеть, надо было готовиться все прошедшие шесть веков.
Дрожащими пальцами она прижала к груди край легкого одеяла.
– Быстрее иди в город, Джульетта. Собери женщин и детей и приведи их сюда. Это здание лучше всех укреплено, и его легче всего оборонять.
– Ты не можешь драться!
Он поднял подбородок, без слов отметая ее протест, и Джульетта поспешила объясниться. Она махнула рукой на примятую постель рядом с собой, покраснев отчасти потому, что вынуждена заговорить о таких вещах вслух, отчасти потому, что он намерен был драться за нее, зная, что ее веру в него вряд ли можно считать твердой.
– Ты же почти не спал, Джеффри! И это ведь не твой бой. Ты и так много сделал.
– Я докончу то, что начал. Я уверен, что Энгус Ок отправил меня сюда именно с этой целью. А теперь не медли. Жизни людей будут зависеть от того, как быстро ты приведешь их в безопасное место.
Он подхватил с пола рубашку и зашагал к двери, на ходу надевая ее.
– Нет!
В таком состоянии – обнаженной, еще не остывшей от его ласк – она не могла отпустить его туда, в сражение за ее город, в бой, который должен быть ее боем. В эту секунду Джульетта поняла, что разъедающие ее душу сомнения для ее уверенности в себе гораздо опаснее, чем для него.
– Джеффри! А что, если… Если ты не вернешься? Даже будь она гениальным художником, ей все равноне удалось бы запечатлеть на полотне это мимолетное сожаление, нежное желание и мужественную решимость, отразившиеся на его лице, когда он остановился и оглянулся на нее.
– Джульетта, приближается час, когда я должен буду уйти. Но сейчас я прошу, чтобы ты помнила о своем обещании.
– Обещании?
– Ты обещала верить в меня. Пусть хотя бы только сегодня.
Глава 20
Арион всхрапнул и сделал несколько резких прыжков. Джеффри подобрал поводья, ощутив опасения коня я прекрасно их понимая.
Он низко пригнулся в седле, намереваясь скрыть свой разговор со скакуном: если эти люди будут так же мало доверять ему, как Джульетта, они могут сбежать, вместо того чтобы вступить в бой.
– Воины, самые обычные, – прошептал он. Арион дернул ушами, словно хотел указать на то, чтона мужчинах нет доспехов и что хоть они и стараются держаться храбро, но время от времени невольно дергаются, выдавая собственную нерешительность.
– А мальчишки – как оруженосцы нашего времени.
Арион стал рыть землю копытом, только что не перечислив вслух недостатки парнишек и не упомянув об их хлипкости.
– Готов признать, что этим мулам далеко до такого боевого коня, как ты, но оружие у защитников города все жеесть…
Тут Джеффри сам замолчал, с тоской подумав о явно недостаточной прочности деревянных, обтянутых бизоньей шкурой щитов. И копья были на редкость грубо обтесаны: трудно представить их в благоприятном свете, даже в беседе с конем.
– Местное оружие. Не говоря уже об этих четырех удивительных револьверах.
Арион вытянул шею и отчаянно затряс головой, так что грива его разметалась, а удила зазвенели: громким ржанием жеребец выразил явное недовольство, которому сам Джеффри не мог дать волю.
– Покажем им!
Этот крик подхватил один голос, потом еще и еще – и Джеффри, ободрившись, выпрямился в седле. Он знал, что уверенность в себе позволяет выиграть бой даже с превосходящими силами противника, так что ему надо стараться не выказать перед подчиненными своей тревоги.
– Воины, самые обычные, – повторил он, на этот раз стараясь убедить самого себя. Возможно, неизвестные приграничные разбойники, с которыми им предстоит столкнуться, вооружены и подготовлены ничуть не лучше. Фермеры, вступающие в бой против таких же фермеров. Но защитники Брода Уолберна вступят в бой, зная, что их жены, дети и земли будут ждать победителей. И Джеффри будет сражаться так же, зная, что на этот один-единственный день все, о чем он мечтал, принадлежит ему.
– Ха! – крикнул он, сделав неприличный жест, который в свое время перенял у итальянцев, в сторону далекого и еще остававшегося невидимым противника. Почему-то это очень подняло его дух.
Рыцарь резко развернул Ариона и едва успел его остановить и не сбить с ног оказавшуюся позади него Джульетту, окруженную мирными жителями городка. Неслышно ступая по пыли, к воину подходили женщины и дети.
– Мы готовы уйти в твой дом, Джеффри, – сказала Джульетта.
Многие несли с собой продукты – несомненно, оставшиеся после вчерашнего пира, когда все турнирные схватки и упражнения казались всего лишь развлечением. В глазах у женщин блестели слезы, которые они стоически сдерживали. Крепко сжатые губы не могли скрыть на их лицах страха за мужчин и мальчиков-подростков, но плечи они расправляли с верой и решимостью.
В общем, сражаться за них более чем стоило.
Джульетта изучала возлюбленного: иначе нельзя было бы назвать тот внимательный взгляд, которым она обвела его всего, начиная с сапог и кончая талисманом. Казалось, она хочет запечатлеть в памяти все его черты. Эти безмолвные прощальные взгляды всегда были характерны для расставаний дамы и рыцаря, уезжавшего на битву. Джеффри никогда не надеялся, что ему будет даровано такое же прощание, и сейчас здравый смысл подсказывал ему, что не годится так открыто этим наслаждаться. Эта их разлука будет просто пустячно короткой, если учесть, что завтра ему предстоит уехать навсегда.