– Не отпускай меня! – крикнула Джульетта, когда они вместе сорвались вниз.
– Никогда, миледи!
Но хотя Джеффри еще никогда не давал обещания с такой решимостью сдержать его, против него восстали высшие силы. Рыцарь весил гораздо больше Джульетты, а с учетом доспехов – вдвое больше, да и Арион был в полтора раза тяжелее второй лошади; он опережал ее в падении, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Джеффри!
В ее крике слышалась паника: рука Джеффри начала соскальзывать, так что он держал уже только самые кончики пальцев Джульетты.
Ему надо было посадить ее в седло перед собой, но Арион отказался принять ее на себя, а Джеффри был так ослеплен своей возлюбленной, что лишился способности соображать. Чувствуя почти невыносимое усилие, раздирающее их руки, рыцарь разразился проклятиями: у него не осталось возможности перетянуть Джульетту на Ариона. Он понимал, что вынужден отпустить ее, иначе рискует сдернуть ее с седла, а потом уронить в бездонную пропасть.
– Джеффри! Обещай мне, что я снова тебя увижу! Крик Джульетты эхом отдавался от стен каньона, звуча все глуше: их окружал туман… Чувство одиночества было невыносимым.
– Ободрись, Джульетта! – громко прокричал Джеффри. – Мы будем вместе навсегда. Я клянусь в этом!
Глава 23
У Джульетты раскалывалась голова.
Казалось, язык у нее распух и стал вдвое толще обычного, кожа лица горела, предупреждая о том, что она слишком много времени провела на солнце, и обещая еще более неприятные ощущения. Джульетта то приходила в себя, то проваливалась в забытье, и ее ужасно мучил какой-то мощный, прямо-таки оглушительный рев. Далеко не сразу она поняла, что этот звук издает вода – мощный поток воды, проносящийся мимо. Она облизала губы, почувствовав вдруг отчаянную жажду.
С трудом встав на колени, она чуть не потеряла сознание от того, каких чудовищных усилий это потребовало, и прижала руку к животу, стараясь справиться с волной тошноты, поднявшейся в ее теле. О Господи, похоже, она страдает от какой-то ужасной болезни: это холера или летняя хворь, или какое-то еще из бесконечных заболеваний, которые терзают переселенцев…
Услышав прерывистое, сиплое дыхание, Джульетта повернулась к лошади. Бедное животное покачивалось на широко расставленных ногах, уткнувшись мордой в траву, хотя не делало ни малейших усилий, чтобы ее пощипать. Джульетте уже один раз пришлось видеть скакуна в таком ужасном состоянии. Ариона. В тот день, когда она впервые встретила Джеффри.
– Джеффри!
Она хотела выкрикнуть его имя, но пересохший рот издал только хриплый шепот, такой слабый, что даже не вспугнул любопытной птицы, прыгавшей поблизости. Джеффри предупреждал ее о слабости и тошноте, но она не ожидала, что эти ощущения окажутся настолько сильными. Даже столь слабого усилия, которое потребовалось для того, чтобы прошептать его имя, достаточно было, чтобы боль в голове стала почти невыносимой. Больше всего Джульетте хотелось бы сейчас свернуться калачиком и попытаться спрятать лицо от обжигающего солнца, но сделать это мешала острая жажда, а желание увидеть Джеффри грозило свести ее с ума.
А может, она уже сошла с ума? Джульетта внимательно осмотрелась, обведя взглядом стремительный поток воды, вгляделась вверх, туда, где края обрыва уходили в туман, но не увидела даже признака присутствия других людей. Можно было подумать, что девственную красоту каньона еще никогда и никто не нарушал. Это, видимо, было дном Первозданной Пропасти, о которой говорил Джеффри. Англия, год тысяча двести восемьдесят третий от Рождества Христова.
– Джеффри!
Она отыщет его – она должна его отыскать! Ноги отказывались ей повиноваться, так что она ползком подобралась к воде и сделала несколько глотков дарящей силы ледяной влаги. Это придало ей сил, и она с трудом поднялась на ноги, но смогла сделать всего несколько шагов.
– Джеффри!
Этот окрик, каким бы слабым он ни получился, отнял у Джульетты последние силы, и она снова рухнула на землю.
У плеча что-то кололо. Это оказалось письмо профессора Бернса: она вспомнила, что убрала его за пазуху, не потрудившись приколоть как следует. Теперь, когда она делом доказала, что верит Джеффри, прыгнув с ним в пропасть, ей можно прочесть это письмо. Джульетта вытащила его и ногтем большого пальца подцепила печать. Как Джеффри будет смеяться, когда она найдет его и признается в том, что вскрыла письмо, потому что ей так отчаянно хотелось его увидеть – и потому что она была так счастлива, что совершила этот прыжок и осталась жива, что ей достаточно было увидеть имя любимого на листке бумаги.
Джульетте понадобилось сосредоточить все внимание на строчках, потому что листок, казалось, то приближается, то снова удаляется, хоть она и готова была поклясться в том, что держит его надежно. Она прищурилась, и это немного помогло. Окружавшая ее тишина словно требовала, чтобы она прочла письмо вслух, и Джульетта так и сделала.
– «Дорогая моя миссис Уолберн, я с большим рвением принялся за ваше задание, выполнить которое мне помогал мой самый добросовестный ассистент. Мне очень жаль признаться, но нам обоим не удалось найти ни одного упоминания о Джоне или Деметре Рованвудах или Дрого Фицболдрике. И хотя д'Арбанвилей было множество, никаких свидетельств о странствующем рыцаре, который звался бы Джеффри, не обнаружилось. Я сделаю это исследование своим хобби и буду заниматься им во время моих поездок по стране и за границу, хотя должен предупредить вас, что успехов в этом деле может и не быть…»
Пронизывающая ее голову боль переместилась прямо в сердце. Ощущение одиночества навалилось на Джульетту, словно холщовый мешок, который она набрасывала на кур, чтобы угомонить их перед тем, как зарезать и отправить в кастрюлю.
Скомкав письмо, она швырнула его в воду, где оно недолгое время поболталось на поверхности, а потом затонуло.
– Нет! – Она снова поднялась на ноги. – Нет! Ответом ей были только щебет птиц, шум бегущей воды и тяжелое дыхание лошади.
– Нет!!!
Каньон был точь-в-точь такой, какой описал Герман Эббот в своем письме к матери. Джульетта вовсе не перенеслась в другое время. Она каким-то образом благополучно приземлилась на дне каньона, но при этом оказалась одна. Совершенно одна! Ни боевого коня по имени Арион. Ни рыцаря в проржавевшей кольчуге, давшего ей клятву в том, что они навечно останутся вместе.
По каньону разнесся чей-то вопль, преисполненный скорби и муки. Возможно, это был волк, горевавший о потере подруги… Джульетта не задумалась над тем, почему от этого звука у нее пересохло в горле и еще сильнее заболела голова.
О Боже, если бы только она способна была четко мыслить! Может быть… может быть, она сделала что-то не так?
Она прыгнула без настоящей веры. Вот в чем дело! Вот почему ничего не получилось. Рыдая, Джульетта опустилась на колени у воды и сделала еще несколько глотков, не замечая, что острый гравий врезается ей в ладони и колени. Она сделает новую попытку. Поднимется наверх и снова прыгнет. У нее быстрее забилось сердце и немного окрепли руки и ноги. Цепляясь за выступы скалы, она сумела подняться по крайней мере фута на два, когда на фоне шума реки различила топот конских копыт. Топот был громче, чем гулкие удары ее сердца, громче, чем удары камней, скатывавшихся у нее из-под ног на дно каньона.
– Джеффри!
Джульетта закрыла глаза, вознося к небу благодарственную молитву, и поспешно скатилась вниз, не обращая внимания на то, что выступы скалы порвали ей платье и расцарапали кожу.
Но когда она снова открыла глаза, то увидела не Джеффри, а двух незнакомцев, которые смотрели на нее с глубокой тревогой.
– Говорил же тебе – это не верблюд вопит!
– Дьявольщина! Женщина. Белая женщина.
На них были синие армейские мундиры, а на плечах – эмблемы, которые узнали бы все, кому приходилось иметь дело с миссис Эббот: символы Военной службы инженеров-топографов!
– Какого черта вы здесь оказались, мэм? – Старший из двоих схватил ее пальцы своей мозолистой рукой и поставил женщину на ноги. – Вы были в плену у индейцев?