– У меня никогда не было более трудной задачи: просить тебя поставить на карту свою жизнь. Ты дорога мне как дочь. Когда погиб Михаил, я скорбел о нем почти так же, как ты. Но тогда я говорил себе, что ты найдешь другого достойного мужчину, который даст тебе здоровых детей. Теперь я могу сказать только одно: отправляйся во имя Михаила, чтобы твой следующий мужчина не погиб в новой войне.
— Значит, ты считаешь, нам следует оставаться в Империи?
— Да. Я произносил фразы, которые говорят об обратном. Но ты же знаешь меня: я могу вспылить на словах, но действовать стараюсь спокойно. Прежде чем я выйду из Империи, она должна стать настолько плохой, что хаос покажется лучше. Терра, Смута или тирания Мерсейи — а те расисты не будут нас покорять, они нас приручат — четвертого варианта у нас, кажется, нет. И я выбираю Терру.
Она чувствовала, что дядя прав.}
Часть трюма «Хулигана» была переоборудована в гимнастический зал. Во время полета с Терры на Диомеду и в начале пути с Диомеды Флэндри и Козара использовали его в разные часы. Но вскоре после начала сеансов терапии девушка предложила, чтобы они занимались вместе.
— Несомненно! — возопил Доминик. — Это сделает гимнастические упражнения развлечением, независимо от того, нарушается второй закон термодинамики или не нарушается.
По правде сказать, это не было развлечением. Когда она была в зале, в шортах и короткой маечке, потная, смеющаяся, — это было чудом.
На полпути к Деннице Доминик сказал:
— Пора прекратить наши психосеансы. Ты вспомнила все, что необходимо. Остались незначительные детали, которые не стоят того, чтобы вторгаться в твою личную жизнь.
— Нет никакого вторжения, — тихо сказала она. Девушка опустила глаза, на щеках выступила краска. — Добро пожаловать.
— Чайвз! — взревел Флэндри. — Займись делом! Сегодня вечером мы не ужинаем — мы пируем.
— Слушаюсь, сэр, — ответил шалмуанин, появляясь в салоне, словно джинн из волшебной лампы. — Осмелюсь предложить, чтобы завтрак состоял из небольшого салата и чая.
— Действуй, — сказал Флэндри. — Что до меня, я не могу усидеть на месте. Не сыграть ли нам партию в теннис, Козара? А после нашего кроличьего завтрака мы можем соснуть, чтобы затем просидеть целую ночь за бутылкой шампанского.
Девушка с радостью согласилась. Они переоделись в спортивные костюмы и встретились внизу. Помещение было покрыто эластичными матами, освещено флюоресцентными лампами, металлические стены были окрашены в серый цвет. В этой пустой комнате Козара казалась вспышкой пламени.
Мяч летал с одного конца корта на другой, гудел, подпрыгивал, не позволяя игрокам стоять на месте. Так продолжалось с полчаса. Наконец, задыхаясь, они объявили тайм-аут и отправились к крану с водой.
— Ты в порядке? — Козара, казалось, была обеспокоена. — Ты проиграл ужасно много подач. — И он, и она играли примерно одинаково: ее молодость уравновешивала силу его мускулов.
— Если б я чувствовал себя чуть лучше, ты бы могла выключить корабельную энергостанцию, а вместо нее засунуть меня, — ответил он.
— Тогда почему...
— Я был рассеян. — Флэндри провел тыльной стороной ладони по влажным соленым усам, взъерошил пальцами волосы и вспомнил, что начинает седеть. Пришло решение. Он заставил себя принять легкий тон и произнес: — Козара, ты прекрасная женщина, и не только потому, что ты единственная женщина в радиусе нескольких световых лет. Не бойся, я не забуду о хороших манерах. Но надеюсь, ты не слишком рассердишься, если я позволю себе немножко за тобой приударить?
Некоторое время она стояла без движения. Только грудь поднималась и опускалась. Ее кожа блестела. К правой щеке прилип рыжий локон. Берилловые глаза смотрели за спину Доминика. Внезапно ее взгляд вернулся и сфокусировался на Флэндри. Их глаза встретились, как встречаются сабли в фехтовальном матче между друзьями. Хрипловатый голос девушки стал сиплым. Сама того не замечая, она пробормотала на сербском:
— Ты хочешь сказать... Доминик, ты хочешь сказать, что не узнал во время наших сеансов, что... я тебя люблю?
Словно сраженный ударом метеорита, он услышал свой сдавленный хрип:
— Нет. Я и вправду пытался избегать... насколько было возможно, я оставлял Чайвза опрашивать тебя, а сам уходил.
— Я молчала, — с удивлением произнесла она, — потому что знала, что ты будешь добр ко мне. Но я не осмеливалась предположить, что ты будешь настолько добр.
— Я уже потерял надежду встретить кого-то, кто бы хотел, чтобы я был добрым.
Козара подошла к нему.
Чуть позднее:
— Доминик, милый, пожалуйста, нет. Подожди.