– Вы знакомы, господа? – спросила Элеонора.
– Не имел чести, хотя много слышал о вас, господин Эшбахт, – учтиво улыбнулся барон.
– Кавалер, это ваш сосед, кажется… Я права, барон?
– Да, наши владения граничат, – кивнул красавец.
– Да. Значит, вы соседи, это кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, – продолжала дочь графа. – А это Адольф Фридрих Баль, барон фон Дениц. – И, чуть понизив голос, добавила: – Не ссорьтесь с ним, он лучший рыцарь нашего графства.
– А вы, кавалер, выезжаете к барьеру? – поинтересовался барон.
– К сожалению, нет, – ответил Волков.
– Ах, простите мою бестактность, я совсем забыл, мне говорили о ваших ранах. – Барон положил руку ему на плечо. – Я забыл, что вы получали свои раны в настоящих делах, конечно, вам не до глупых забав богатых повес. – Кавалер не нашелся, что ответить, он не понимал, говорит барон с сарказмом или искренне, а барон продолжал: – Кстати, у вас редкая цепь.
Волков уже ожидал, что вот теперь-то и начнутся шуточки насчет его серебряной цепи. Он жалел, что не снял ее.
– В этом зале всего две такие цепи, – рассказывал фон Дениц. – Одна у вас, а другая у гауптмана Линкера. Гауптман получил ее от герцога за оборону Клюнебурга. Он просидел там в осаде полтора года, отразив девять штурмов еретиков. А вы за что получили такую цепь?
Волков опять не понимал, язвит ли барон или и вправду интересуется. Кажется, барон язвил, сравнивая его ловлю ведьм с настоящим военным делом. Но Волков не собирался что-то скрывать или стесняться своих деяний.
– Я сжег множество ведьм в Хоккенхайме, – твердо и спокойно сказал он.
– О! Видно, для этого потребовалось много мужества, – кивнул барон, кажется, впечатленный таким деянием.
– Уж поверьте, немало, – произнес кавалер.
– Господа, хватит болтать! – воскликнула Элеонора. – Танец, вы приглашаете меня, барон?
– Я для этого и приехал на этот бал, – с улыбкой сказал фон Дениц, взяв дочь графа за руку, и добавил: – А вы, кавалер, завидуйте мне.
– Буду завидовать и печалиться, – пообещал Волков.
Элеонора Августа вдруг взглянула на него серьезно и произнесла негромко:
– Очень надеюсь, что так и будет.
Лакеи к тому времени уже убрали часть столов, а другую часть, с винами, закускам и свечами, поставили к стенам, освободив место для танцев. Пары становились в центре зала, и Брунхильда была среди танцующих. Наконец, бал начался. Кавалер нашел себе у стены стул, долго стоять Волкову не хотелось. Уселся, думая поглядеть на танцующих, но разглядеть танцы ему не довелось. К нему с радостной улыбочкой подошел не кто иной, как брат Семион.
– Ну, наконец-то вы один, уже и не знал, как к вам подступиться! – заговорил он, пытаясь перекрикивать музыку.
– Пойдем отсюда, – сухо сказал Волков, и они вышли из зала. Нашли себе тихое место на балконе внутреннего двора. Волков облокотился о перила. – Как ты тут оказался?
– Поехал в Мален к епископу, как вы и велели. А он, оказывается, поехал сюда. Пришлось последовать за ним.
Монах говорил абсолютно спокойно. Он был в великолепной сутане из темно-синего бархата. Такие под стать епископам. Он носил серебряное распятие на серебряной цепи, мягкие туфли вместо сандалий, и еще он благоухал. В общем, брат Семион ничем не выделялся на фоне господ на балу и выглядел здесь как свой.
Волков оглядел его и спросил:
– Ну, я видел, что ты был с епископом в ложе, ты поговорил с ним?
– Да, – отвечал монах, – и епископ продемонстрировал нам свою благосклонность.
– Он утвердил тебя на приход?
– Да, утвердил. Он очень ценит вас, господин, очень ценит, любую вашу просьбу готов поддержать.
– Да?
– Да, господин, да. И у меня для вас еще две хорошие вести.
– Что же это за вести?
– Кроме того, что он утвердил меня на приход Эшбахта, так он еще и дал денег на постройку прихода.
– Денег? – удивился кавалер.
– Кроме тех, что он уже вручил вам, епископ дает еще денег на постройку костела.
Теперь Волкова интересовало только одно:
– Сколько?
– Две тысячи двести талеров, – сообщил брат Семион с улыбкой. – Только…
– Что еще? – Кавалер даже не успел обрадоваться.
– Я на эти деньги и вправду буду строить костел, – продолжал монах. – Те четыреста монет, что епископ вам дал, пусть останутся вам, а на полученные мной деньги мы построим небольшой, но красивый храм. Уж не взыщите, господин.
– Я бы тебе поверил, мерзавец, если бы ты не стащил у меня ларец с золотом, что мы вывезли из Ференбурга.
– Господин! – воскликнул монах. – Но ведь я вернул вам вашу долю, а остальным распорядился так хорошо, как только было возможно.