Я позволил. Толстяк расстегнул толстую кожаную куртку, которая была на мне, помог стянуть кольчужный капюшон. Только тут я сообразил, что не представляю даже, во что одет, – и с великим любопытством оглядел свои руки, ноги и туловище. Под курткой, изрядно, кстати, потрепанной, обнаружилась кольчуга. На локтях – шипастые браслеты, сыгравшие столь судьбоносную роль в жизни и смерти Гийома де Боша. На ногах – полотняные штаны, заправленные в высокие сапоги. Еще имелись латные рукавицы и пояс с перевязью. К поясу крепились ножны, в которых покоился меч.
Я не помнил, как убирал в ножны меч. Видимо, мои руки сделали это автоматически. Равно как и вытерли клинок о рукав: о ту самую часть рукава, которая виднелась между кольчужным рукавом и наручем. Я поморщился. Ну на хрена я это сделал? Теперь уже кровь не отстирать...
Латные рукавицы были настоящим произведением искусства. Сочетание кожи и металлических пластин. Весом примерно по полкило каждая.
... Полкило?
Да что же со мной такое творится?..
– ... Вроде бы крови нету, – заявил толстяк, исследовав мою макушку. – Целая, кажись.
Я рассеянно кивнул.
– А из-за чего вообще он... ну, Гийом этот... из-за чего вообще он до меня докопался?
– Ч-чево?
– Почему он меня искал?
– Так это... – Толстяк недоуменно дернул плечами. – Вы ж про него памфлет сочинили. Еще когда мы в Марселе были.
– Памфлет? В Марселе?
– Ну да. Неужели не помните? «Раз как-то грозный Гийом де Бош в авиньонском борделе устроил дебош. В канаве заснул и, проснувшись, услышал: “А боров ведь этот на де Боша похож!..”» Там еще четырнадцать куплетов. Говорить?
– Потом. С де Бошем все ясно. Теперь расскажи мне, как меня зовут, кто я такой и что мы делали в Марселе.
– Кто вы тако... То есть вы совсем-совсем ничего не помните?
– Совсем. Итак, кто я такой?
– Вы – мой господин, сьер Андрэ де Монгель.
Толстяк снова замолчал, решив, видимо, что выдал мне более чем исчерпывающие сведения. Но я так ничего и не вспомнил. Андрэ де Монгель... Это имя не вызвало никаких эмоций, ни шквала воспоминаний – как я втайне надеялся. Просто набор звуков, не более.
Поэтому я продолжил давить на толстяка:
– Это всего лишь имя. А кто я такой? Чем я занимаюсь, что делаю, где живу?
– Вообще-то, – сказал толстяк, – вы живете в Монгеле, в имении вашего батюшки. Но с другой стороны, вы там не живете вот уже почти восемь лет. А занимаетесь вы... Ну и не знаю, как сказать, ваша милость. Вы же рыцарь. Вот странствуем, стало быть. Восьмой уж год пошел...
– Ах вот как... – задумчиво произнес я. – Значит, рыцарь... Странствующий рыцарь...
Было в этих словах что-то... что-то знакомое до боли... и вместе с тем – совершенно неуместное. Мне почему-то вдруг захотелось громко расхохотаться.
Но смеяться я не стал. Слишком уж серьезно, со странной смесью материнской заботы и дружеского сочувствия смотрел на меня взволнованный толстяк.
– И давно мы с тобой странствуем?
– Да вот... Как вернулись из Палестины, так и странствуем.
– Из Палестины?
– Из Палестины, – значительно подтвердил толстяк.
– И давно мы оттуда?
– Четвертый год тому уж.
– А что мы там делали?
И почти не удивился, когда услышал:
– Сражались с нечестивцами за Гроб Господень.
Я вздохнул:
– Оставим пока Палестину в покое. Расскажи мне о моих родителях.
Толстяк снова ахнул:
– Что, даже батюшку вашего не помните? Вот грех-то какой, прости Господи...
– Короче.
– Граф де Монгель, значит, отец ваш... Матерью вашей с Жераром была Бланка из Тюи... Только померла она после родов-то... Вы и не знали ее совсем... Красавица была и хозяйка добрая...
– Жерар – мой единственный брат?
– Да. То есть нет... То есть брат у вас один, но есть еще и сестра. Младшая. Когда ваша матушка померла, господин граф снова женился. На дочери барона фон Штрауфзена. От того брака и сестра ваша, Луиза.
– Понятно. А чего мне дома-то не сиделось?
– А вот этого уж, – сказал толстяк, – уж вот этого я не знаю.
И недоумевающе развел руками в стороны. Подумал немного и добавил:
– А коня вашего Принцем зовут.
– Ну хорошо, – сказал я. – А куда мы ехали, когда нас нагнал этот... де Бош? Или тоже не знаешь?
– Почему же, – обиделся толстяк, – знаю.
– И куда?
– На запад.
Ненадолго в воздухе повисло молчание.
– И это все? Просто на запад?
– Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до нее ж еще переть и переть... И к тому ж, кто вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую... а вернулись только через четыре года, из Палестины из самой.
Я хмыкнул:
– И часто мы с тобой так ездили?
– Господин мой, – проникновенно сказал толстяк, – все те восемь лет, что я с вами, мы только так и ездили.
Дела.
– Давай-ка теперь вернемся к тому, с чего начали. Как тебя зовут?
– Тибо. Слуга я ваш. Неужели не помните?.. Мы ж с вами всю Палестину... От Акры до Аскелона... Вот напасть-то ведь какая, прости Господи...
– Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.
Тибо почесал затылок:
– А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.
– Зачем нам епископ?
Тибо удивился:
– Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь еще наплетут всякого...
– Самому епископу и рассказать?
– Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.
Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.
Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчет будущей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.
Предчувствия не оправдались. К своему собственному удивлению, я оказался весьма неплохим наездником. Мое тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.
День выдался прекрасный. Лето, птички поют... лес вокруг...