— Марии, королеве Шотландии, — подсказала Дуглесс, и он согласно кивнул.
— Меня поспешно осудили и приговорили к казни через отсечение головы. И до казни оставалось всего три дня, когда вы… когда вы вызвали меня сюда!
— Ой, ну в таком случае вам. просто повезло! — воскликнула Дуглесс. — Отсечение головы — это так отвратительно! В наше время такого не делают!
— А разве у вас не бывает измен? А какой же род наказания у вас есть для людей благородного звания? — Она хотела было ответить, но он жестом остановил ее. — Неважно, я все-таки должен договорить. Моя мать — женщина влиятельная, и у нее есть друзья. Она потрудилась над доказательствами моей невиновности, и, если я не вернусь и не спасу себя, она потеряет все и станет нищей!
— То есть королева все у нее изымет? — спросила Дуглесс.
— Да, все, — ответил он.
Дуглесс погрузилась в размышления. Разумеется, на самом-то деле ничего этого просто нет, но, если б подобное было реальностью, то и сегодня можно было бы извлечь кое-какие уроки из написанного в исторических сочинениях!
— А вы подозреваете кого-нибудь, кто мог бы наговорить королеве, будто ваше войско предназначено для того, чтобы лишить ее трона? — спросила она. — Нет, никого, — ответил он и в отчаянии закрыл лицо ладонями.
Дуглесс захотелось подойти к нему, погладить по волосам, быть может, даже помассировать ему шею. Она уже хотела шагнуть к нему, но остановилась: ведь это его, не ее проблемы! С какой стати именно она должна помогать этому мужчине, несправедливо обвиненному в предательстве, и выяснять причины, по которым это произошло?!
Но сама мысль о творящейся несправедливости вызывала у нее дрожь. Возможно, это у нее в крови! Ведь ее дедушка, Хэнк Монтгомери, до того как осесть и начать управлять Варбрукской судоходной компанией, был организатором профсоюза. Он и нынче ненавидит любую несправедливость и жизнью готов рисковать, только бы предотвратить ее.
— Мой отец — профессор и занимается историей средних исков, а я иногда помогала ему в исследованиях, — произнесла вслух Дуглесс. — Может, вас… хм, как бы это сказать? — подключили ко мне именно потому, что я способна оказывать помощь в научной работе? Или еще потому, что меня безжалостно бросили и я призывала на помощь мужчину в рыцарских штанах и со шпагой в руке? Не так уж много таких женщин на свете.
Услыхав это, Николас так и замер на месте, и выражение лица его сделалось сперва недоуменным, а затем сердитым.
— Так вы имеете в виду мои штаны? Вы что, потешаетесь над моим одеянием, да?! Да эти… эти ваши… — ну, как их?
— Брюки.
— Да, брюки! Да они ведь сковывают мужчину, путаются в ногах! Я даже нагнуться как следует не могу! А это что такое?! — возмущенно произнес он, засовывая руки в карманы. — Да в них ничего нельзя положить! А вчера ночью, на дожде я совершенно замерз и…
— Но хоть сегодня-то не горячитесь! — улыбаясь попросила она.
— Ну, а это?! — воскликнул он и, отодвигая в сторону планку на ширинке, продемонстрировал ей молнию. — Да это же способно только вред причинить мужчине!
Заливаясь смехом, Дуглесс воскликнула:
— Но если б вы надели трусы, а не оставили их валяться на постели, молния, очевидно, не нанесла бы вам никакого ущерба!
— Трусы? — недоуменно переспросил он. — А что это такое?
— Ну, такие, синтетические — помните?
— Ах да! — проговорил он, и на губах его тоже появилась улыбка.
А что же мне еще остается, как не смеяться? — почему-то вдруг подумала Дуглесс. — Или еще поплакать, что ли? Когда она собиралась в эту романтическую пятинедельную поездку, шестеро подруг устроили прощальный ужин и пожелали ей счастливого путешествия! А в результате — не прошло и пяти дней, а она уже стремится домой!
Спросить бы по-честному себя, как бы она предпочла провести оставшиеся четыре с половиной недели отпуска: торчать при Роберте с Глорией или же помогать этому человеку в его копаниях в том, что, может быть, было, а может, и не было его прошлым?! Вся эта история ей живо напоминает один роман о призраках: героиня, придя в библиотеку только что снятого ею на лето дома и прочтя одну из книг, узнает, что на этом доме лежит проклятье.
— Ну, ладно, я стану помогать вам! — к собственному удивлению вдруг выпалила Дуглесс.
Николас уселся с нею рядом, взял ее руку в свою и пылко поцеловал тыльную сторону ладони.
— Сердцем вы — настоящая леди! — воскликнул он. Глядя поверх его склоненной головы, она улыбнулась, но затем улыбка исчезла.
— Что значит «сердцем»? — с возмущением спросила она. — Вы хотите сказать, что во всем остальном я — не леди, да?! Слегка пожав плечами, он ответил:
— Ну кто же способен постичь пути Господни, связавшие меня с простолюдинкой?!
— Да как вы… — начала было она и уже готова была выпалить ему, что дядя ее — король Ланконии и что она нередко целое лето проводит, развлекаясь напропалую со своими шестью кузинами и кузенами, и все они — принцы и принцессы! Но что-то ее остановило, и фразы эти так и не сорвались у нее с языка. Черт с ним, пусть думает все, что ему угодно! — решила она.
— Так может, мне следует титуловать вас не иначе как «ваша милость»? — насмешливо спросила она.
— Что ж, — отозвался Николас, задумчиво хмуря брови, — я и эту возможность обдумывал! В своем нынешнем обличье я могу передвигаться, зная, что мне ничто не угрожает, ибо эти одежды — точно такие же, как и на всех прочих. Экономические законы, что действуют у вас в государстве, просто не поддаются моему разумению! Мне вот следовало бы нанять прислугу, но, как это ни странно, какая-то рубашка стоит столько же, сколько слуга зарабатывает за год! Я не могу понять вашего жизненного устройства и часто… часто я… — тут он отвернулся от нее и договорил: