— я попадаю в дурацкое положение!
— Ох, ну и что с того?! Это и со мной случается, хоть я и росла в этом веке! — утешила его Дуглесс.
— Да, но вы — женщина! — парировал он.
— А, так, значит?! — воскликнула она. — Стало быть, прежде всего давайте с полной откровенностью уясним для себя одно: в нашем веке женщины больше не являются рабынями мужчин! Мы, женщины, говорим, что хотим, и делаем, что хотим! И мы существуем вовсе не для одного лишь вашего удовольствия!
Николас неспешно повернулся и поглядел ей в глаза:
— Значит, в ваше время именно в такое и верят, да? Верят, что в мою эпоху женщины предназначались только для удовольствия?!
— Да! — с горячностью произнесла Дуглесс. — И они все были послушны, покорны, позволяли запирать себя в стенах какого-нибудь замка и не возражали, когда их только брюхатили и не пускали в школу!
— Нет, мне следовало бы поведать это матери! — смеясь вскричал Николас. — Да, моей матери, похоронившей трех мужей! Сам король Генри как-то сказал, что ее мужья не противились смерти, ибо ни у одного из них не было и половины ее мужества! Вы говорите «покорны»?! О нет, сударыня, они вовсе не были покорными! И еще — «в школу не пускали»?! Да моя мать говорит на четырех языках и участвует в философских диспутах!
— Что ж, — стояла на своем Дуглесс, — в таком случае ваша мать — просто исключение! Но я уверена, что большинство женщин были забитыми и подвергались грубому обращению!
При этих словах он пристально посмотрел на нее и промолвил:
— А что, в нынешнее-то время все мужчины благородны, да? И они никогда не бросают женщин в одиночестве, оставляя их на милость черни?!
Дуглесс покраснела и отвернулась. Может, сейчас и не самое лучшее время для подобных споров! — подумала она.
— Ладно, вы свою позицию изложили, давайте-ка вернемся к делу! — проговорила она, снова повернувшись к нему, — Сначала мы с вами отправимся в аптеку, то бишь в «кэмист», как они тут это называют, и купим все, что требуется для приведения себя в порядок. И «тени» для глаз, и румяна, и зубные щетки, и пасту для чистки зубов, и крем, — вздыхая, начала перечислять она. — Я сейчас, кажется, не сходя с места, убила бы кого-нибудь за тюбик губной помады! — Тут она сделала паузу и, поглядев на него, скомандовала:
— А ну-ка, покажите мне ваши зубы!
— Но, сударыня! — возмутился он.
— Давайте-ка я осмотрю ваши зубы! — невозмутимо повторила она. Если он — какой-то переутомленный аспирант, то у него во рту, конечно же, должны быть пломбы, если же и впрямь явился из шестнадцатого столетия, то, ясное дело, его зубов еще ни один дантист не касался, — рассудила она.
Поколебавшись, Николас все-таки разинул рот, и Дуглесс принялась двигать его голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь получше рассмотреть каждый зуб. Три коренных зуба у него были удалены, еще в одном, похоже, намечался кариес, но вроде бы последствий трудов какого-нибудь современного дантиста не видно!
— Надо будет вам показаться зубному врачу, — заявила она. Николас даже отшатнулся от нее:
— Но зуб-то еще не настолько болит, чтобы его выдирать!
— Теперь понятно, почему у вас недостает трех зубов! — заявила Дуглесс. — Значит, их выдрали, да?
Видимо, он считал это чем-то само собой разумеющимся, так что Дуглесс пришлось показать ему пломбы в собственных зубах и объяснить, чем, собственно, занимается зубной врач.
— А, вот вы где! — раздался вдруг голос священника из дальнего конца церкви. — А то я все гадал, помирились вы или нет!
— Нет, мы не… — начала было Дуглесс и, запнувшись, договорила: Да, конечно же, мы помирились! — И, поднявшись со скамьи, продолжила:
— Нам пора идти, у нас еще куча всяких дел! Николас, вы готовы?
Он с улыбкой предложил ей руку, и они вышли из церкви. Во дворе Дуглесс остановилась и посмотрела на огороженное прицерковное кладбище: только вчера Роберт бросил ее здесь!
— А что это там посверкивает? — спросил Николас, глядя в сторону одной из могильных оградок.
Это была та самая могила, возле которой грохнулась, споткнувшись, Глория, — а потом еще врала Роберту, что это Дуглесс ее оцарапала! Сгорая от любопытства, Дуглесс направилась к могильному камню: у самого его подножия, прикрытый травой и грязью, валялся бриллиантовый браслет Глории ценою в пять тысяч долларов! Подняв его, Дуглесс чуть поиграла с ним при солнечном свете.
— Бриллианты превосходного качества, — прокомментировал Николас, — а изумруды — порядочная дешевка!
Смеясь и сжимая в руке браслетик, Дуглесс воскликнула:
— Ну, теперь-то я его найду! Теперь он вынужден будет ко мне вернуться! — После чего она прошла назад в церковь и попросила священника, если объявится Роберт Уитли и спросит о браслете, сказать, что браслет у нее, у Дуглесс. И она сообщила священнику название гостиницы, в которой остановились они с Николасом.
Выходя из церкви, она испытывала необыкновенный подъем: теперь все должно сработать наилучшим образом! Роберт наверняка будет очень ей признателен за найденный браслетик, и… кто знает? Не исключено, что она может улететь из Англии, получив-таки предложение руки и сердца!
— Ладно, пошли теперь по магазинам! — весело сказала она Николасу. Пока они шли по улице, мысленно она уже составила список нужных ей вещей, чтобы предстать перед Робертом в самой лучшей форме! Ей необходимо все для лица и волос, одежда, и, конечно же, новая блузка — взамен той, у которой порван рукав!
Прежде всего они отправились к торговцу монетами и загнали еще монетку — на этот раз за полторы тысячи фунтов. У себя в гостинице Дуглесс распорядилась оставить за ними их номер еще на трое суток. За это время торговец сумеет найти покупателя на более редкие монеты Николаса. А Роберту это даст время найти ее.