Владивою на мгновение почудилось, что с задымленного потолка потянуло холодом. Хотя даже в лютый мороз в трапезной замка было достаточно тепло благодаря двум огромным каминам, расположенным у противоположных стен и умудряющимся сожрать за один вечер целую поленницу дров.
Барон зябко дернул плечом, плотнее запахнул на груди камзол и жадно хлебнул подогретого со специями вина из услужливо протянутого слугой кубка.
С падчерицей у него как-то сразу не задались отношения.
Когда три года тому назад Владивой женился на еще не переступившей тридцатилетний рубеж вдове своего старшего брата Вертера, баронете уже исполнилось двенадцать, и она вступила в права майората. Несмотря на то, что это обстоятельство лишало Владивоя возможности удочерения Анжелины и он оставался ни с чем в случае преждевременной кончины супруги, даже если бы к тому времени у Владивоя с Катаржиной появилась родная дочь. Барон искренне жалел сироту и всячески пытался заменить ей отца. Но то ли девочка считала себя слишком взрослой, вместе с тем оставаясь совершеннейшим ребенком, то ли нашлись «доброжелатели», но искреннюю заботу со стороны чужого мужчины баронета восприняла не как родственные чувства, а как нечто, имеющее совершенно непотребный смысл. Глупышка! Это сейчас, четыре года спустя, Владивой ловил себя на том, что с удовольствием рассматривает похорошевшую барышню. А тогда – только в огород ворон пугать… Но тем не менее девочка дичилась отчима с каждым днем все больше и больше, пока это не стало заметно со стороны.
Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат, – щемящее чувство досады и привкус недоверия, с годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину.
И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или наоборот – достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться, чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или – на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешится навсегда. К сожалению, не в пользу барона.
От таких мыслей Владивой скривился, как от зубной боли, и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.
Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.
Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а также военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым мало-мальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг не относилось к сильным сторонам его натуры.
Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина становилось легче.
– Если, господин барон, разрешит сказать… – услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. – Мыслю, беде можно помочь…