В приступе почти болезненного сомнения он съездил в Заскалье и поделился этим тревожным знанием с Али Джагаром. Нынче знаменитый отшельник, так почитаемый харцызами, десять лет послушничества протирал школярскую лавку вместе с ним и долгое время считался другом, насколько вообще возможна приязнь между направляющими силу. Остромысл хотел выслушать ехидную критику с уст затворника и навсегда отказаться от своей навязчивой идеи, но неожиданно обрел поддержку. Оказалось, что и Островид, сразу после посвящения в ранг Ищущего истину, увидел сон, предупреждающий о приходе в мир Разрушителя. Юный искатель посчитал сновидение проявлением раннего безумия и, опасаясь заключения, бежал куда глаза глядят, пока не обосновался в скиту за Проходом, и с тех пор практически не давал о себе знать. А это значило, что если у Драголюба и Островида имелись лишь разрозненные части головоломки, то Остромыслу удалось соединить их, подтвердив истинность догадки.
Придя к такому выводу, оба мудреца беспробудно пропьянствовали целую неделю, радуясь, что сумасшествие им не угрожает. А когда протрезвели, достаточно, чтобы суметь понять, до чего же, собственно, додумались – запили еще на неделю. Теперь от того, что уразумели ужасную истину: «знать будущее – совершенно не то, что иметь возможность влиять на его ход». Чувство, сродни тому, какое переживает лекарь, сидя у постели умирающего больного, ясно понимая, как будут развиваться события, но вместе с тем оставаясь совершенно беспомощным.
Изменения должны были произойти настолько глобальные и затронуть такие исконные устои, что даже если бы все оставшееся время оба израсходовали на попытку подготовить к переменам людей, то не были бы поняты. Скорее всего, прочие хранители объявили бы их сумасшедшими и на этом успокоились.
Истратив еще одну седмицу на то, чтобы прийти к общему мнению, оба мудреца решили не разглашать открывшееся им знание. Но если Разрушитель появится, обязательно обнаружить его и постараться смягчить результат вмешательства! А также записать все происходящее для поколений грядущих. Дабы потомки, если у них возникнет такое желание, смогли учиться на чужом опыте.
Сколько всего произошло с тех пор мелкого и глобального! Одной Моровицы с избытком хватило бы на иное столетие. Ведь именно тогда он, Мастер-хранитель, не удержался и все же нарушил Запрет, используя Силу для прекращения поветрия. Правда, лишь после того, как в стране в живых оставался, в лучшем случае, один человек на десяток. Но Силы пришлось зачерпнуть так много, что это вмешательство никак не могло не отразиться на плотности Барьера. Участившееся появление мертвяков прямое тому подтверждение. А для нарушившего клятву нашлось персональное наказание. Хорошо, что вообще выжил. И сны… Беспокойные, тревожащие душу, но почему-то совершенно не запоминающиеся.
С крыши главного здания Оплота было хорошо видно, как постепенно все строения погружаются в ночную тьму. Всего несколько пятен выпадали из нее яркими светляками. Пара факелов у караулки. Четыре разных окна на третьем и втором этаже Библиотеки. Десяток бледных пятен, хаотично разбросанных по всем пяти уровням, от свечей в окнах спален. И три ярко освещенных окна в ряд напротив, на втором этаже Академии в лекционной аудитории. Мастер покопался в памяти и вспомнил, что со вчерашнего дня начата начитка тем для всех учеников и послушников, пожелавших на время уборки урожая вернуться к своим семьям.
Желая хоть немного сбить сумрачный настрой, Мастер повел рукой по направлению к установленному перед ним смотровому зеркалу, и прежде чем оно высветило внутренность учебного помещения, на крыше зазвучал уверенный, хорошо поставленный голос:
– …так попытаемся глубже осмыслить разницу между понятиями «логика» и «здравый смысл». Кто из вас хотел бы что-то заметить по этому поводу?
А спустя мгновение перед глазами Остромысла открылась обрамленная ночной тьмой панорама большой комнаты, уставленной рядами ученических столов, посреди которой, сосредоточив на себе внимание нескольких десятков студиозусов, вышагивал по кругу, заложив за спину руки, плотный, как гриб-боровик, наставник Совва.
– Прошу прощения, наставник, – раздался с мест для старших послушников насмешливый голос. – А разве это не синонимы?
Со скамьи младших учеников послышался негромкий, но отчетливый смешок.
– Тихо! – поднял руку Совва. – Во-первых, Редан, ты, как и множество других людей, заблуждаешься и вскоре поймешь свою ошибку. А во-вторых, смех не является аргументом, а всего лишь свидетельствует о завышенном самомнении. Я более чем уверен, что, спроси я, ты вряд ли сумеешь внятно и неоспоримо аргументировать свое мнение.