Паук, обернувшись, свирепо посмотрел на Белоруса:
- А вы, господин хороший, помолчите, пока вас не спросят. Этот парень, наверно, случайно к вам, выходит, зарулил на чай? - И снова обратился к дрожавшему Киту: - Ну, ну, валяй, рассказывай! Так где же Злой с картинкой?
- Я со Злым, - бормотал Кит, - договорился встретиться в одиннадцать здесь, у метро, а он возьми да не приди. Два часа его ждал - нет Злого! При чем я здесь? Я свое дело как надо сварганил, а он, видать, меня за падло держит - надинамил, свинтил, кажись, с картинкой...
- Как это свинтил?! - рявкнул Паук.
- Куда свинтил! - не сумел сдержаться Белорус, чем выдал близость своего отношения к Злому.
- А туда, куда и меня звал, - со слезой обиды в голосе сказал Кит. - В Поляндию он собирался, вот, похоже, и решил он нас всех побоку пустить и весь навар от картинки в свою мошну забрать!
Что здесь началось! Поднялся шум, потому что каждый спешил выказать свое негодование по поводу обмана Злого, решившего надуть всю компанию, Володя, следивший за тем, как бесновались все эти люди в масках, выглядевшие сейчас скорей забавно, чем страшно, в душе радовался тому, что Злой исчез.
"Пусть бы, - думал Володя, - он на самом деле уехал с поддельным "Иеронимом" в Польшу. Тогда уже никто бы не заподозрил меня в том, что я забрал себе настоящего Боттичелли! Все складывается как нельзя лучше - я знаю заказчика, который к тому же является тем человеком, к кому ушла моя мама. Уж с этим Петрусем Иванычем я сумею договориться!"
- А ну, гнус поганый, - снова стал совать Паук ствол пистолета прямо в лицо перепуганного Кита, - говори, где обитал Злой! Не думаю, что он успел в Поляндию свалить! Может, успеем его за горло взять! Ну, если я его поймаю, - погрозил Паук кулаком левой руки, - будет Злой жрать в сыром виде ремешок от своих форменных мильтоновских штанов! Говори, где он жил?!
- Да у одной чувихи, на Лиговке, я помню дом!
- Все, поехали к его чувихе! Не расскажет, где найти дружка, - замочим сразу! А с тобой, приятель, - повернулся Паук к Белорусу, - мы после поговорим. Я о-о-чень не люблю, когда со мной так шутят...
И толкнув Кита в загривок, направляя его к двери, Паук, на ходу засовывая свой пистолет в кобуру, прикрепленную на груди под пиджаком, вышел из квартиры Белоруса, а вслед за ним вывалились на площадку Дима, Аякс и два мордоворота-телохранителя, один из которых, наверно для того, чтобы ещё раз продемонстрировать свою силу и могущество, скрючив рожу, погрозил Белорусу своим огромным, как гиря, кулаком. Хлопнула входная дверь, и в квартире, оставленной воровской компанией, стало тихо. О Володе никто и не вспомнил...
Мальчик, наблюдавший за всем происходившим из-за полуотворенной двери, продолжал стоять, прислонившись к стенке. Он понимал, что через минуту его ждет серьезнейший разговор, от которого, должно быть, зависит не только его судьба, судьба его семьи, но, вероятно, и судьба человека в черной маске, стоявшего у входа в гостиную. Володя услышал, что Петрусь Иваныч, не подозревая, видно, о присутствии в его квартире постороннего (о Володе хозяин, конечно, забыл), тяжело вздохнул и даже негромко промолвил: "О Господи, противно как..." А потом раздались тихие шаги, и мальчик догадался, что Белорус прошел в гостиную. Помедлив с минуту, не сумев между тем придумать, о чем он будет говорить, полагаясь на случай, на то, что слова явятся сами собой, Володя отворил дверь, тихо ступая, прошел по прихожей и потянул на себя закрытую дверь гостиной.
Он увидел Петруся Иваныча сидящим в своем шикарном низком кресле, но вид обладателя этой великолепной квартиры был совсем не геройский, даже не барский, а помятый и несчастный. Белорус, снявший маску, сидел со взлохмаченными волосами, низко согнувшись к коленям, в неловкой позе то ли пьяного, то ли согнутого радикулитом человека.
- Вы кто?! Вам что нужно?! - вскинул Петрусь Иваныч на Володю надменный, но в то же время и какой-то затравленный взгляд, когда услышал его шаги. - Почему вы остались здесь, в моей квартире?
Володя остановился, медля с ответом, и, конечно, начал очень глупо:
- Там, в соседней комнате, такие тапочки красивые стоят...
- Да что за галиматья! - возмутился Петрусь Иваныч. - Какие тапочки?
- Да такие, турецкие, вышитые шелком... - робко сказал Володя, пугаясь строгого тона Белоруса. - Вот интересно, откуда у вас эти туфли. Может, сами прибежали?
Петрусь Иваныч резко поднялся с кресла, выпрямился и снова превратился в того полного достоинства и самоуважения директора белорусского замка-музея, в мужчину, способного влюбить в себя Володину маму. Он даже не проговорил, а с презрением прошипел:
- Я тебя сейчас выброшу отсюда вон, за шкирку, и никакие Пауки тебе не помогут! Хочешь?
Но теперь эта угроза произвела на Володю совсем обратное впечатление он снова превратился в дерзкого и самоуверенного подростка.
- Ой, напугали! - со смешком сказал Володя и даже опустился в кресло, положив ногу на ногу, - понимал, что хозяином положения является здесь именно он, а не обладатель этой шикарной квартиры. Володя нарочно выдержал длинную паузу, а потом сказал притихшему Белорусу: - Живопись, вижу, любите; сами, видел, красками балуетесь... Или, может, не вы там женщину рисовали? Только плоховато получилось - Виктория Сергеевна в жизни красивее...
Володя, не отрывая глаз от лица Петруся Иваныча, замечал, как менялся розовый, здоровый цвет его лица на пепельно-бледный.
- Откуда ты... знаешь? - пробормотал Петрусь Иваныч, а Володя, видя его замешательство, нагло сказал:
- Как же мне не знать? Ведь это мать моя! Узнал!
Белорус даже подался вперед всем телом, до того его пронзило изумление:
- Твоя мать?? Значит, ты...
- Ну да! - зло сказал Володя. - Не узнали меня, что ли?
И резким движением правой руки Володя содрал со своего лица противную капроновую маску, так надоевшую ему. Петрусь Иваныч глупо заулыбался, нервно потирая лоб, и машинально сел в кресло, чуть ли не упал, словно не в силах был стоять на ногах. Володя видел, что на лице Белоруса изображалось то сильное волнение, то раздражение, то вдруг горькая улыбка начинала кривить красивые губы мужчины. Наконец он сказал довольно решительным тоном:
- Ну и чего же, дорогой Володя, ты хочешь от меня? Может, ты вместе с этой бандитской шайкой пришел, чтобы шантажировать? Ну так не удастся! Я смогу за себя постоять!
Вся эта длинная фраза прозвучала довольно фанфаронски, и Володя тут же уловил неуверенность Белоруса, а поэтому сказал ещё более зло и дерзко:
- Ну ладно, не очень-то хорохорьтесь! Это вы скорей к бандитской шайке отношение имеете, а не я! Разве не вы планировали украсть "Святого Иеронима", а для этого подыскали себе исполнителей - воров настоящих! И не стыдно, Петрусь Иваныч?! Вот интересно, моя мама знает, что вы дружите с ворами?!
Но последние слова Володи скорее насмешили, чем рассердили Петруся Иваныча.
- Дружок, а не ты ли и есть тот, кого Паук называл "агентом"? А, конечно, ты и есть! Выходит, ты, Володя, сам по ушки в этом самом выпачкан, ведь в Эрмитаже именно ты и должен был снять "Иеронима", только тебя опередили, вот ведь незадача! Какое же ты право имеешь стыдить меня? Если я просто дружу с ворами, то ты, мой милый, сам являешься вором. Интересно, твоя мама знает об этом?
В вопросе Белоруса было столько издевки, но и столько правды одновременно, что Володя страшно смутился. Да, он на самом деле не имел права упрекать этого человека за знакомство с преступниками, потому что сам был преступником! Нужно было срочно менять тактику.
- Где мама?! - уже без дерзости в голосе спросил Володя. - Какое право вы имели украсть её у нас?!
Белорус вздохнул, как видно на самом деле почувствовав себя виноватым перед Володей:
- Что делать, мальчик. Как говорил поэт, пути любви неисповедимы. Я романтик и всегда мечтал об умной, образованной жене. И твоя мама тоже полюбила меня. - И Петрусь Иваныч кокетливо добавил: - Меня трудно не полюбить...