Существовало и еще одно — причем весьма немаловажное — обстоятельство, связанное с именем Клеменции де Шато-д’Ор, урожденной баронессы фон Майендорф. Пожалуй, именно это обстоятельство заставляло Ульриха Шато-д’Ора сомневаться в том, что Клеменция окажется столь же гостеприимна, как ее сын Альберт. Однако это обстоятельство представляется настолько важным, что ему следует посвятить отдельную главу.
НЕМАЛОВАЖНОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО
В молодости люди подчас совершают такие поступки, которые в зрелом возрасте расценивают не иначе, как безрассудство, и, удивляясь собственному деянию, размышляют: «Боже правый, да неужели я мог такое сотворить?!» Многие даже стремятся напрочь забыть о содеянном и стыдятся вспоминать и о своем поступке, и о том, что хоть как-то с ним связано. Более смелые вспоминают грехи прежних лет с иронической усмешкой, а то и с тоской восклицают: «Э-э-эх! Молодо-зелено! Что было, того не воротишь!» Впрочем, встречаются люди, которые по той или иной причине никаких безумств и безрассудств в молодости не совершали, а потому с жаром и упоением расписывают прегрешения своей юности.
Ульрих де Шато-д’Ор ни к одной из этих трех категорий не относился. Он относился к тем людям, которые не знают, как оценить свой былой «подвиг». Правда, некоторые свои поступки Ульрих оценивал однозначно, но вот большинству из них точной оценки дать не мог. Такое же отношение — ни за, ни против — было у Ульриха и к одному из совершенных им в молодости поступков, который некоторым образом усложнял его отношения с Клеменцией де Шато-д’Ор.
Случилось это за три месяца до роковой битвы при Оксенфурте. Причем по странному совпадению именно в тех местах, где спустя три месяца разыгралась эта кровавая драма.
Старый Генрих де Шато-д’Ор, еще не ведавший, что жалоба, составленная монахами, уже отправлена маркграфу, собрался на охоту. Это было чудесное весеннее утро, благоухающее ароматами распускающихся цветов и молодой травы, наполненное щебетом птиц и шелестом влажных нежно-зеленых листьев, озаренных золотистыми лучами солнца. Живописна и красочна была кавалькада из двухсот с лишним всадников и всадниц, выступившая в то утро из Шато-д’Ора! В глазах рябило от золотых и серебряных украшений на костюмах и головных уборах дам и кавалеров, от страусиных и павлиньих перьев, от переливающихся всеми цветами радуги тканей — парчи, бархата, атласа, шелка. Кони, покрытые разноцветными чепраками и попонами, украшенные богато отделанной упряжью и увитые яркими лентами, седла и оружие, отделанные слоновой костью, золотом, серебром, самоцветными и драгоценными камнями, — все было прекрасно, сказочно и неповторимо. Даже конюхи, егеря, загонщики, повара, слуги и прочая челядь были одеты нарядно и празднично. В обозе, на телегах и волокушах, везли бочки с вином, огромные круги сыра, мешки с вяленой рыбой, кадки с маслом, караваи свежего хлеба и прочую снедь. Своры отлично натасканных собак оглашали округу задорным лаем…
Лагерь Генрих де Шато-д’Ор приказал разбить там, где спустя три месяца ему суждено было пасть в поединке с маркграфом, на той самой поляне у реки, где страшный удар меча рассек и его старый шлем, и его поседевшую в битвах голову… Слуги раскинули шатры, повара принялись готовить обед, а благородные господа, псари, ловчие, егеря и загонщики двинулись на охоту.
А охота в тот день была на редкость удачная. Кавалеры и их оруженосцы не жалели стрел и дротиков. Прямо на них загонщики и собаки выгнали из леса невиданное число дичи. За три часа веселой и кровавой потехи охотники уложили двух медведей, десять кабанов, четырех оленей, а зайцев, волков и лис столько, что и считать было лень. Все были охвачены азартом, даже дамы. Особенной лихостью среди них отличалась Клеменция де Шато-д’Ор, которая отважно носилась на коне по полю, затаптывая мелкую дичь и засекая плетью волков и лис. Меткими бросками дротика она пронзила двух кабанов. Ульриху она тогда казалась валькирией из древних легенд, которые он слышал в детстве, и он поклялся, что возьмет себе в жены только такую же девушку, не уступающую жене его брата в силе, смелости и ловкости.