Отца и брата Ульрих простил сразу после их смерти. Он был убежден, что их науськивала на него Клеменция. Ее же он не простил и прощать не собирался. Когда хоронили павших Шато-д’Оров, Клеменция шла рядом с ним; ее лицо, обрамленное траурным платком, было неподвижно и бесслезно, словно каменное. Ни единой слезинки не пролила она, когда гроб с телом Гаспара заперли в родовом склепе. В эти минуты Ульрих еще больше возненавидел ее. Смерть отца и брата, свое грехопадение и соблазн, в который ввела его Клеменция, он считал звеньями одной цепи.
Отправляясь в Палестину, Ульрих даже не попрощался с ней. Он истово молился, чтобы Господь простил его грехи. Некоторое время он был совершенно уверен в том, что сложит в Палестине голову. Потом, как мы знаем, Ульрих стал думать о мести, о том, чтобы завоевать право въехать в Шато-д’Ор хозяином и навеки изгнать оттуда урожденную фон Майендорф.
В годы странствий Ульрих редко думал о том, как идут дела в замке Шато-д’Ор. Он был убежден, что хозяйка без зазрения совести предается разврату и запустила хозяйство, испортила детей его брата и осквернила память об их отце. Но так было лишь в первые годы скитаний, самые тяжелые. Затем, когда Ульрих привычно рубил головы и получал раны, когда его волновали лишь заботы насущного дня и он толком не знал, доживет ли до следующего, дела Клеменции перестали его интересовать. И лишь когда перспектива счастливого возвращения замаячила перед ним огоньком надежды, — лишь тогда ему вновь стали приходить мысли о том, что ждет его дома. С годами его взгляды изменились — взгляды на их отношения с Клеменцией. Он знал, что вспышки страсти, подобные той, что охватила их на поляне, — явление не исключительное. Он уже знал, что такие вспышки — точно порывы ветра. Сколько их пронеслось через его жизнь! Однако у Ульриха была и настоящая любовь к женщине, которая стала матерью Франческо, к несчастной Пьерине. Увы, и она стерлась в его памяти с годами; лишь глядя на сына, Ульрих изредка вспоминал о дочери торговца. Вспоминая ее, он всегда испытывал чувство вины, словно обманывал или изменял ей.
Итак, чем ближе к родному дому подводила Ульриха его опасная дорога, тем чаще он думал о неизбежной и малоприятной встрече с Клеменцией. Он был убежден, что своего отношения она к нему не изменила. Мысленно ставя себя на ее место, он всякий раз приходил к выводу, что ее ненависть к нему вызвана любовью к Гаспару, в смерти которого она винила Ульриха. Кроме того, она вымещала на Ульрихе свою досаду, свой гнев на самое себя, и вот этого-то Ульрих не мог ей простить даже сейчас, по прошествии многих лет. Он понимал, что вина за прелюбодеяние лежит не на нем одном. То был обоюдный грех, ведь он не силой ее брал! Она не только не противилась, но, напротив, желала греховного соития.
Мы уже говорили, что много раз Ульрих хотел отказаться от возвращения в Шато-д’Ор. То он хотел податься в разбойники, то уйти в монахи, то покончить с собой. Что заставляло его отказаться от подобных намерений? Причины были разные. Одна из них нам уже известна — страстное желание вернуться в Шато-д’Ор хозяином. Другой причиной было то, что он дал обет, поклялся перед образом Христа. И Ульрих не мог нарушить клятву. Он считал себя должником маркграфа, который даровал ему жизнь. Понятие о долге чести было для Ульриха священно. Возможно, если бы речь шла лишь о возвращении замка, Ульрих в конце концов отказался бы от него и предоставил своим родичам самим разбираться в наследственных делах. Но честь рыцаря требовала, чтобы он или сразил сто сарацин, или погиб. Самоубийство его пугало, ибо являлось грехом и осуждалось церковью.