Было еще и множество других историй. Венчал же повествование рассказ о том, как Генри сражался вместе с товарищами против французских рыцарей. Не один день длилась эта битва, но в результате французские рыцари были побеждены и с позором вернулись на свою родину. Их щиты победитель Генри поверг к стопам своего короля. На следующий день государь наградил своего верховного оруженосца: он был пожалован в рыцари при стечении многочисленного общества… Генри слушал повествование с отвращением. Нет, он действительно был в Испании, победил польских и французских рыцарей, но какими-то особыми милостями его никто не осыпал, и в рыцари он был произведен на войне, в отличие от своего товарища Уильяма Перси. Там же на войне ему дали прозвище «Стальное сердце». Да вот сердце-то и подкачало. Генри сожалел об убитых им воинах, сожалел о тех, кого изувечил в поединках, сожалел и мысленно просил прощения у тех, кого он смертельно ранил во время дуэлей или в случайных драках. Сердце как бы говорило: «Глупо все устроено: служба при дворе, турниры, войны, а ведь можно жить иначе, как, например, живут простолюдины или люди духовного звания. Бог, а он все-таки есть, вряд ли хочет, чтобы одни бряцали оружием и проливали кровь, а другие пахали землю и слагали духовные гимны Создателю. Как можно, чтобы одни убивали других во имя Христа? Разве может быть убийство во имя Бога? Не запрещает ли Бог в заповедях убийство? Разве не сказано им «не убий»? Не убий словом, взглядом, мыслью, тем более, не убий поступком. Неужели перед Богом не все равны, и не все одинаково имеют право на жизнь? Взять, к примеру, турнир. Что на нём происходит? Одни взрослые люди всерьёз, по-настоящему бьются с другими такими же взрослыми людьми, а третьи на них смотрят и всеми силами жаждут кровопролития. Не так ли было в Риме? Чем мы, просвещенные христианством люди, отличаемся от прежних, от язычников не знавших истинного Бога и покланявшихся богам, очень похожим на людей? «Почему я, — говорило сердце, — прозвано Стальным. Потому что в глазах людей способность смело убивать, не боясь Бога и собственной смерти, есть добродетель. Стоит мне сейчас произнести вслух то, что я думаю, и меня объявят трусом, и меня разжалуют из рыцарей, и меня проклянут те, кто теперь поклоняется. Неужели старик Таллис ни разу не задумался о том, что в действительности означает быть рыцарем? Он прожил долгую жизнь, много видел и ничего в нем не изменилось за прошедшие годы. Говорят, к концу жизни человек мудреет. Как бы не так — большинство стариков, которых я встречал, злы, раздражительны, плаксивы, постоянно недовольны, постоянно требуют к себе внимания и очень любят вспоминать прошлое, убеждая всех и каждого, что когда-то давно жизнь была куда лучше, чем сейчас. Тот же Джон Таллис любит рассказывать про Ричарда, отца короля Георга и про Генриха, отца Ричарда, какие то были славные времена, какие тогда были рыцари, какие тогда были женщины. Можно подумать, что сейчас все рыцари превратились в трусливых слюнтяев и все женщины разом подурнели и приобрели скверный характер.
— Не понимаю я, — продолжал грустно размышлять Генри, — как один человек, которому не придется умирать, может объявить войну, а все другие, кому придется умирать, его радостно поддерживают. Во времена Ричарда, сказывают, было пять войн, во времена Генриха десять; в мое время уже было четыре войны, а ведь нынешний король не правит еще и десяти лет. Получается, всякое правление сопровождается войной, то есть правление невозможно без войны, но, Боже, почему так? Помнится, старый Таллис сказал: «Мирный правитель — бедствие для государства». Я тогда отважился спросить о причине такого заключения, и тут же во всеуслышание был объявлен дураком. Теперь мне понятно: в мирное время сложнее процветать казнокрадству, в мирное время приходится заниматься бедствиями народа, в военное же время народ, напротив, становится ресурсом, из которого можно выкачивать средства и богатеть. Война — лучший способ заставить замолчать раба, ибо раб, позволивший себе возмутиться своим положением, во время войны может быть немедленно объявлен врагом и уничтожен, что, в свою очередь, приведет в трепет других рабов и они [рабы] станут более покорными. Война — это новые территории, то есть новый источник дохода. Просчеты в управлении государством во время войны становятся менее заметными. Когда верховному правителю больше нечего сказать, ему остается два выхода: или добровольно отказаться от трона, или начать войну.
Генрих правил Англией до смерти, Ричард правил до смерти, и наш Георг вряд ли передаст власть кому-нибудь другому, даже если тот другой его собственный сын. Кому еще выгодна война? Конечно, духовенству. Им же платят за то, чтобы они объявляли войну волей Бога. Люди верят в Бога, верят духовенству и, стало быть, верят в необходимость войны, молятся о воинах, молятся о государстве, молятся о победе и не понимают, что их просто-напросто обманывают. Бог суть добро и любовь; и что, такому Богу нужна война? Любовь требует крови и смерти? Добро требует крови и смерти? Увы, это мой Бог — добро и любовь, а их Бог — продажный союзник в борьбе за укрепление власти и обогащение.