Сославшись на плохое состояние, Антон ретировался. Поехал к родителям, поддержать их в трудную минуту.
Трагическое известие Константин Александрович и Римма Матвеевна восприняли по-разному. Мать схватилась за сердце, повалилась на диван, но пока Антон вытряхивал аптечку в поисках капель, вдруг приняла вертикальное положение и закричала во весь голос:
— Кто мог его убить? Кто, Антон? Это Сонька, больше некому! Это она, гадина, мерзавка, сволочь! Побирушка чертова! Это она!
Римма Матвеевна вскочила с дивана, вцепилась в Антона.
— Ты ведь знаешь, кто это сделал? — вопила она. — Это же она, Сонька, правда, сынок? Эта подзаборная… сиротка несчастная…
У Риммы Матвеевны началась истерика, Антон пытался успокоить мать, но сладить с ней было непросто, она причитала, выкрикивала проклятия в адрес невестки, порывалась куда-то идти, кричала, что убьет ее своими руками. Антон держал мать, гладил по голове, но женщина не успокаивалась.
— Прекрати, Римма! — наконец проревел Константин Александрович, положив конец потоку ругательств и проклятий. — У нас у всех горе, не ты одна страдаешь! Возьми себя в руки!
Жена послушно и обессиленно рухнула на диван.
— Антон, дай ей успокоительное, — попросил отец сына. — Римма, ты уверена, что не нужно вызвать «Скорую помощь»?
— Не нужно, — еле слышно пробормотала женщина.
Рима Матвеевна в свои преклонные годы была исключительно здоровой женщиной. Она вообще никогда не болела, потому что жила легко, не испытывала никаких жизненных тягот, не имела неразрешимых проблем или трудностей, ела здоровую пищу, посещала морские курорты. Ее сердце работало бесперебойно, артериальное давление всегда в норме — молодые могут позавидовать. Антон был уверен, что «Скорая помощь» даже и сейчас, в такой момент, ей без надобности.
Мать — женщина энергичная, никогда не поддававшаяся хандре, не впадавшая в уныние. Она и сейчас красит волосы в хорошем салоне, имеет безупречный маникюр и педикюр, с удовольствием носит ювелирные украшения. Она стойко перенесла похороны своих родителей, бабушки и деда, проводила в последний путь старшего брата, не проронив и слезинки. Нет, она не бесчувственная, просто так устроена — не может концентрироваться на горе, не подпускает его слишком близко к сердцу, видимо, такова защитная сила ее организма. Вот и сейчас она не плакала, в глазах сверкали не слезы — гнев. Антон понял, что в данный момент горе трансформируется в ней в жажду мщения тому, кто застрелил Павла. Вернее, «той» — в том, что это сделала Соня, мать, похоже, не сомневается.
— Перестань, Римма, не говори глупости! — оборвал ее отец. — При чем здесь Соня? Какая Соня? О чем ты говоришь?! Да она комара не прихлопнет, эта Соня…
— Комара как раз нет, — парировала мать, — комара ей будет жалко, а нашего сына она когда-нибудь жалела? Всю жизнь сидела у него на шее, свесив ножки, захребетница. Только шубы ей покупай да на курорты вози…
— Римма, ты себя слышишь?! — взревел Константин Александрович. — Что ты говоришь? Она двоих детей воспитала, разве этого мало?
— Воспитала, да уж! — продолжала источать ненависть к невестке мать. — Вертихвостку и симулянта она воспитала. Ничего дети делать не хотят, такие же ленивые, как их мамаша.
Константин Александрович остановился перед женой. Возможно, что ссора с ней отвлекала его от тяжелого переживания.
— Наши внуки не ленивые, нормальные дети, — спокойно сказал он. — Можно подумать, что ты за всю жизнь перетрудилась. Только и знала, что по портнихам и маникюршам бегала. Работница…
Римма Матвеевна не ожидала такого выпада в свой адрес. И не нашла ничего лучше, чем выкрикнуть вслед мужу:
— Ага, пойди еще в задницу эту сиротку поцелуй, пожалей ее, убийцу…
Она не успела договорить, потому что старик резко развернулся и схватил ее за руку.
— Римма, успокойся, прекрати истерику, — глядя ей в глаза, проговорил он. — Никогда не обвиняй никого голословно. Нам всем тяжело, но нельзя же так, как ты. И оставь Соню в покое. Я знал, что наш сын когда-нибудь закончит именно так.
Сказав эти слова, Константин Александрович тяжело опустился в кресло.
— Что ты такое несешь? — Глаза у Риммы Матвеевны округлились, стали недоуменно перебегать от мужа к сыну. — Антон, ты слышишь, что говорит твой отец?