Антон был уже не в себе. Сначала известие о смерти брата, теперь такая ужасная реакция родителей. Вместо того чтобы поддержать друг друга, они так себя ведут! Антон открыл холодильник, достал початую бутылку дорогой водки, налил себе стакан томатного сока. И, чтобы хоть сколько-то успокоиться, немедленно выпил одно за другим.
— Вот видишь? — тут же отреагировал на его действия отец. — Видишь, Риммочка? Вот о чем я говорю!
«Начинается», — подумал Антон, но остановить отца уже было нельзя.
— Вот что я имел в виду! — вставая с кресла, пророкотал бывший ответственный чиновник. — Твой сын только что выпил чуть ли не стакан водки, а теперь он пойдет и сядет за руль, и на скорости понесется по улицам, не глядя по сторонам. Потому что он — сотрудник ГАИ, или как вас там теперь… И ему все можно: пить за рулем, гонять. Потому что они считают: если на тебе форма, то тебе можно все. И я не удивлюсь, если и для него это когда-нибудь закончится плохо, если он врежется в какое-нибудь дерево или собьет человека. Они решили, что им все позволительно, что с ними никогда ничего не может случиться! Ан нет! Не бывает так, не бывает! За все надо платить!
Антон не в первый раз слышал подобные тирады отца, успел к ним привыкнуть, но сейчас, в свете трагических событий, слова Константина Александровича звучали вовсе не как нравоучение. Они звучали зловеще и пророчески.
— На Соньку желчь свою изливаешь, — продолжал отец, обращаясь к матери, — только она здесь ни при чем, можешь не сомневаться. Я давно уже боялся чего-то подобного, боялся, что Пашка со службы вылетит или, не дай бог, в тюрьму попадет. А вышло еще хуже.
— Почему это Паша должен был попасть в тюрьму? — ошеломленно выдохнула Римма Матвеевна.
— А то не ясно, — горько хмыкнув, ответил отец. — Ты что же, мамочка, не знаешь, как жил твой сын? Ты считаешь, что при его образе жизни мы могли быть за него совершенно спокойны?
— А как он жил? — кипятилась мать. — Что в его жизни было такого особенного? Жил как все!
— Да, — кивнул Константин Александрович. — К великому сожалению, в их системе теперь так живут все. А если не все, то большинство. Для них такая жизнь — норма. Никаких ограничителей, никаких запретов, им все разрешено! Абсолютно все!
— Папа, не надо, — вмешался Антон, предвидя, какое направление принимает разговор. — Давай не говорить об этом сейчас.
— А когда еще, сынок? Когда еще об этом говорить? — играя желваками и с трудом сдерживая слезы, ответил отец. — Когда что-то подобное произойдет и с тобой? Когда уже будет поздно? Думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, живу с вами не на одной планете, не в одной стране, не в одном городе? Что я — старый дурак, который ничего не видит и не понимает? Я что ж не соображаю, какие нужно иметь доходы, чтобы жить так, как жил Павел? Чтобы менять джипы и все такое прочее?
Константин Александрович уже обращался не к жене, а к младшему сыну.
— Думаешь, Антон, я верю в ваши сказки о том, что вы имеете какой-то там бизнес и скрываете этот факт только потому, что при вашей службе не положено?
Антон помолчал с минуту. Потом ответил:
— Папа, в твоих словах есть, конечно, доля истины, но ты уверен, что ты имеешь моральное право на такие нравоучения? Оглянись на свою жизнь: разве наша семья жила на твою зарплату? Разве ты сам так уж кристально чист? Имеешь ли ты право в чем-то упрекать меня или Павла?
— Я ожидал именно такого ответа, — сказал отец. — И отвечу тебе — имею. Я имею право. И даже объясню почему. Я не говорю, что наше поколение — это все сплошь ангелы небесные. Да, я использовал свое положение, да, я не жил на зарплату, я помогал людям, люди помогали мне. Называйте это как хотите. Коррупция? Ради бога, пусть так. Так в России она была всегда: и при царях-батюшках, и всегда будет, тут можно и не сомневаться. Но в наше время она имела какие-то пределы, какие-то рамки, в которых мы себя держали. Я не знаю, как это было в высших эшелонах, вероятно, кто-то со своих высот мог безнаказанно грабить целую страну, и делал это. Но это другие сферы, я к ним не принадлежал. В нашем кругу было так: среди тех, с кем я работал, действовало незыблемое правило — не зарываться. Мы ценили то, что имели: свои карьеры, свою репутацию. Мы боялись все это потерять, и страх нас дисциплинировал, помогал держать себя в рамках разумного. Тех, кто считал иначе, жизнь наказывала, они плохо заканчивали. А вот вы, нынешние, ничего не боитесь!
Отец распалялся все сильней, Антон даже не пытался остановить его — пусть выговорится, может, так ему будет легче.