Сквозь бешеный стук сердца она услышала, что рыцарь прибыл не один, а со своим молодым другом Артуром ле Бретоном.
— Я знаю, — вымолвила юная леди побелевшими губами.
Ее родители переглянулись.
— Что ты знаешь?
Милдрэд пришлось собраться с духом, чтобы унять дрожь в голосе. Она машинально сняла и надела на запястье бренчащий подвесками браслет, и этот серебристый нежный звук немного успокоил ее.
— Я знаю этого Артура.
— Крестоносца?
Она посмотрела отцу прямо в глаза.
— Когда я его знала, он еще не был крестоносцем. По крайней мере, не говорил мне этого.
И не успели ее родители опомниться, как девушка едва не вприпрыжку кинулась к уводившей наверх лестнице. Им оставалось только последовать за ней.
Милдрэд, застыв на пороге верхнего помещения, смотрела на поднимавшихся с длинных скамей под скатом крыши рыцарей. В свете высокой свечи были видны их мечи на поясе, их схожие кожаные куртки… Да и вообще, они были очень похожи — один постарше, другой совсем молодой, но оба черноволосые и темноглазые, с одинаковой гордой статью.
Эдгар и Гита невольно переглянулись. Такое сходство…
Но Милдрэд уже шагнула к гостям, склонилась в приветственном поклоне, а потом повернулась к родителям. Лицо ее сияло.
— Я рада, что сэр Гай де Шампер — наш гость. Но не менее я рада, что с ним прибыл и Артур ле Бретон. Ибо этот человек оказал мне немало услуг, пока я пробиралась через охваченную войной Англию.
Она говорила быстро, чтобы из ее речи гостям было ясно, как им держаться и что они могут не утаивать. Да, продолжила Милдрэд, именно этому Артуру ле Бретону сэр Гай повелел переправить ее в Херефорд, а оттуда в укрепленный Девайзис. При этом рыцарь был учтив и заботился о ней. И она рада представить его родителям, потому что этот человек само благородство, смелость и… доброта, добавила она, не зная, какими еще эпитетами наградить мнимого крестоносца.
Поздно ночью, когда был съеден сытный ужин и гостям принесли тюфяки и подушки, а необычно разговорчивая и просто светящаяся от радости Милдрэд в сопровождении Клер удалилась к себе, Эдгар и Гита тоже отправились почивать. В тесном Монтфичере они занимали устроенную в толстой стене комнатку, по сути большую нишу, где не было окон и места хватало только для того, чтобы расположить их ложе и сундук с вещами. Дверей в комнатке-нише не имелось, и уединиться тут можно было, лишь занавесившись широкой драпировкой. Там супруги молча разделись и легли.
— Ты не спишь, жена? — шепотом спросил через время Эдгар.
— Как я могу уснуть, если я поняла, за кем столько времени так тосковала моя дочь.
Они помолчали еще немного. Из-за драпировки снизу, из холла, доносилась какая-то возня, кто-то из челяди еще разговаривал, но раздавался и громкий храп уснувших слуг, которые расположились на тюфяках, брошенных на пол. И когда Эдгар понял, что вряд ли кто поднимется на идущую вдоль холла галерею и станет подслушивать, он повернулся к Гите и сказал, что им следует все обсудить.
Они долго шептались в темноте. Вспомнили, как были удивлены, когда Эдмунд Этелинг привез к ним Милдрэд и дочь объявила, что они помолвлены. В тот день она сказала, что по доброй воле согласилась стать его невестой, но при этом упорно настаивала, чтобы венчание было отложено. Когда же Милдрэд спросили, как долго она намерена тянуть, дочь ответила: о, сколько понадобится. Ни Эдгар, ни Гита не понимали, что означает ее «сколько понадобится». Но они видели, что Этелинг, осчастливленный тем, что все же добился согласия желанной леди, готов был ждать. Тогда Эдгар решительно определил срок венчания. Гита с готовностью поддержала мужа, Эдмунд тоже согласился приехать в Лондон к положенному сроку. Одна Милдрэд была необычно молчалива и отнюдь не выглядела счастливой. Из скромности — решила тогда ее мать. Потрясение после опасного путешествия — подумал Эдгар. Но оба были рады, что их дитя наконец-то остановило свой выбор на достойном человеке. Да и проживавшие в Денло саксы ликовали; можно было даже Хорсу позвать на торжество, ведь именно он когда-то так ратовал за подобный союз. К тому же Хорса как-никак был сводным братом барона Эдгара, прижитым на стороне его отцом. Другое дело, что Хорса никогда не был другом гронвудской четы, да и Милдрэд знать о нем не желала, даже разгневалась, услышав шутки по поводу его присутствия на свадьбе.
Это возмущение девушки по поводу Хорсы было единственным сильным проявлением ее чувств. В остальном же обычно веселая и живая Милдрэд сама на себя не походила. Шли дни, недели и месяцы, а она уединенно сидела у себя, редко куда выезжала, много и горячо молилась. На попытки матери поговорить по душам дочь или отмалчивалась, или ссылалась на то, что повидала много зла и насилия и ей необходимо время, чтобы прийти в себя. И все же Гита заметила, что Милдрэд как будто кого-то ждет. Дочь интересовалась приезжавшими в Гронвуд-Кастл людьми, спешила на каждый звук трубы у ворот замка, однако сразу же, словно разочаровавшись, возвращалась к себе.