Позже, когда они еще не отдышались от бурного соития и голова баронессы покоилась на сильном плече мужа, она вдруг негромко сказала:
— Пообещай, что твое «нет» не будет окончательным. Обещай, что еще подумаешь.
Эдгар улыбнулся, не размыкая век. Ну и хитрая же лиса! Соблазнила его, утомила ласками, а теперь, когда он, разнеженный и удовлетворенный, сжимает ее в объятиях, все же пробует настоять на своем. Хотя о чем она просит? Ведь пока этот госпитальер и словом не заикнулся, что имеет виды на их дочь.
Эдгар так и сказал: еще и проблемы нет. А когда Гита уже уснула, лежал в темноте и вспоминал, какими глазами смотрел этот госпитальер на их девочку. Словно сама Пречистая ему явилась.
Несмотря на то что Монтфичер был старым неуютным особняком, от него к Темзе спускался прекрасный ухоженный сад. И когда наутро баронесса пришла поторопить Милдрэд на турнир, ей сообщили, что юная леди решила прогуляться в зарослях над рекой.
Баронесса сама отправилась в сад за дочерью, прошлась по усыпанной гравием дорожке, высматривая, где может быть девушка, а когда спускалась по каменной лестнице с верхней террасы, неожиданно замерла. Ибо увидела их.
Там, на нижней террасе, виднелась красивая белокаменная беседка. Ее изящные колонны были увиты розами, и среди каскадов мелких бледно-розовых цветов проглядывали коралловые бутоны, а их опавшие лепестки покрывали ступени беседки. Милдрэд в легком светлом одеянии с распущенными волосами сидела на расположенной по кругу беседки скамье, а госпитальер в своем темном кожаном одеянии устроился на ступенях у ее ног. И все вокруг них сияло от солнечного блеска, легкий ветер покачивал завитки цветов, их тени колебались, а воздух вокруг наполнился ароматом роз и гудением пчел.
Баронесса видела, как ее дочь потянулась к госпитальеру и убрала с его лба длинные черные пряди, а он поймал ее руку, прижал ладонь к своей щеке. Гита постаралась сохранить хладнокровие, негромко кашлянула, привлекая внимание. Артур тут же поднялся и отвесил поклон. Милдрэд осталась сидеть, даже когда мать приблизилась и сказала, что ей пора собираться на турнир. Девушка как будто медлила, словно ей не хотелось уходить отсюда, из этого райского уголка, от этих запахов и гудения пчел, от рыцаря, который был создан для нее. И которого она дождалась. Теперь ее мать не сомневалась в этом.
Артур остался в беседке. Из Монтфичера до него долетали людские голоса, гомон, смех, ржание лошадей. Артура раздражал этот шум. Увы, он означал начало сборов; все были воодушевлены предстоящим турнирным боем, в котором он не может принять участие, а его Милдрэд поедет туда, чтобы с благословения родителей наблюдать за успехами своего жениха. Несмотря на то что они с Гаем были тут, в ее семье, Гай сказал, что пока не время говорить о разрыве помолвки. К тому же Артур видел, что родители Милдрэд рады Гаю, однако на него самого поглядывают озадаченно и отчужденно. Особенно отец Милдрэд. Тот, кто мог решить судьбу дочери.
Не в силах побороть бурлившее в нем волнение, Артур сбежал с террасы и взобрался на стену, окружавшую земли Монтфичер. Приливы и отливы Темзы заметно подточили ее, кладка тут разрушилась, так что залезть и усесться на ее вершине не составило труда. Он долго сидел на свежем ветру и смотрел на реку, пока его не отыскал Гай, сообщивший, что все уже отбыли.
— Конечно, — едко произнес Артур. — Им не терпится поглядеть, как отличится этот толстяк Эдмунд.
Стоя под стеной, Гай невозмутимо кивнул. Да, сегодня многие отличатся. Во время «моле» рыцари собираются в две группы, выстраиваются в шеренгу по обоим концам ристалища и ждут положенного сигнала. А потом, после сигнала, маршал — распорядитель турнира перерубает разделяющий арену канат — и всадники, взяв копья наперевес, всей гурьбой несутся навстречу друг другу. Происходит великолепная сшибка, многие падают, но те, кто удержится в седле, даже если сломают копья, вступают в схватки. И бьются, пока хватает сил. Распорядители строго следят за боем, но обычно все равно не удается избежать ранений и увечий. И тут особенно надо подсуетиться оруженосцам, которые должны следить за своими рыцарями и быть начеку, если те потерпят поражение и надо поспешно вывести их — или вынести — с арены. Конечно, бой «моле» — это не настоящая битва, но когда после конной сшибки всадники вступают в схватку, их очень трудно контролировать. Быть одним из рыцарей, сражающимся против стены рыцарей, — это нечто! Это ужас и восторг. При этом надо учесть, что сейчас в Лондоне в «моле» участвуют противники из только что примирившихся лагерей, с которых перед боем взяли клятву, что они будут сражаться только для совершенствования воинского искусства. Но, опять-таки, общий хаос, сшибающиеся и отбивающиеся рыцари, ржущие в общей сутолоке кони, пытающиеся выкрикнуть призывы командиры, звуки клинков, ворчание и рычание от усилий. К тому же правила во время «моле» весьма вольные: выбив противника из седла, победитель имеет право атаковать его и пешего, а несколько рыцарей могут напасть на одного. И тут уже надо действовать по обстоятельствам, спешить на выручку, скрываться или взывать к рыцарям из своего отряда, дабы получить помощь. Можно поступить иначе — отъехать в зону, которая считается недосягаемой для боя, скрыться за стеной маршалов-распорядителей. Но сделать это непросто. Обычно рыцаря, стремящегося передохнуть, сразу замечают, преследуют и побеждают. Усталого бойца легче свалить или заставить признать поражение. И тогда — выкуп. А это немалые деньги. Деньги и славу сулят участникам турниры. А слава дает рыцарю не меньше преимуществ, чем золото. Прославленный рыцарь становится почитаемым, его все хотят принять у себя или пригласить в свое войско.