– Франкские ливры! – скривился первый же купец, у которого они попытались сторговать спокойного и выносливого мула. – Мне такие не нужны. У нас тут в ходу сарацинские безанты или ломбардские солиды.
Меняла – сириец-маронит – сидел под навесом из пальмовых ветвей под охраной двух наемников. Пред ним лежала большая доска, на которой блестели, желтели и темнели стопки самых разнообразных золотых, серебряных, медных и даже железных монет.
Превращая оставшиеся после путешествия ливры в полновесные динары, Жак, разглядывая изображения и надписи на всех мыслимых и немыслимых языках, вдруг, глядя куда-то в дальний угол «прилавка», вытаращил глаза и окаменел. Робер с интересом глянул на приятеля.
– А это что такое? – Жак указал пальцем на большую золотую монету, новую, еще не затертую и не исцарапанную, а потому особо ярко сверкающую на солнце.
– Это новые деньги, – радостно зачастил сириец, – их недавно начал чеканить завоеватель Китая и Хорезма, великий монгольский хан Темучин. Никто их не знает и брать не хо… То есть, что это я говорю! Монета хоть и редкая, но в большом ходу, вот уже почти ни одной не осталось…
– Я поменяю одну, – задумчиво произнес Жак.
– Монета полновесная, пойдет за полтора… – начал было меняла, но осекся, услышав сопение Робера, и молча потянул к себе один ливр.
Два дня потратили друзья на то, чтобы приобрести все необходимое для рыцарской службы – оружие, доспехи, снаряжение, лошадей. Несмотря на рачительность и деловую сметку Жака, на это ушли почти все оставшиеся у них деньги. На третий день после праздника Вознесения Господня постоялый двор в венецианском квартале покидали уже не два плохо одетых, обворованных паломника, а самый настоящий рыцарский отряд. Плащи рыцаря и оруженосца украшали красные кресты, которые говорили окружающим, что перед ними не простые наемники, а пилигримы. На конце длинного деревянного копья с кованым железным наконечником, поднятого Жаком по приказу Робера, реял по ветру вымпел с гербом сеньоров де Мерлан.
– Скажи мне, виллан, зачем ты взял эту китайскую деньгу? – вскоре после того, как стены и купола Акры скрылись за цепью холмов, спросил у Жака Робер. – Ведь торговался до хрипоты за каждый гвоздь, а тут взял и целый ливр выкинул на ветер. Я все хотел тебя спросить, да в суматохе сборов не до того было.
– Достань ту половинку, что мы в каюте убитого посланника нашли… – попросил в ответ Жак.
Заинтригованный рыцарь немедленно выполнил его просьбу. Жак молча протянул рыцарю открытую ладонь, на которой лежали две монеты – целая и разрубленная. На них был отчеканен один и тот же рисунок.
Глава шестая,
в которой Роберу так и не удается
избавиться от вредной привычки
Иерусалимское королевство.
Акра – Тир – Сидон – Бейрут. 1227 г. от Р.Х.
Воскресенье после дня Вознесения Господня —
Пятидесятница (30 мая – 6 июня)
Приморская равнина от самой береговой кромки и до синеющих на горизонте холмов была покрыта лоскутами возделанных полей. Среди полей петляла накатанная дорога. Маленький отряд из двух всадников, двух лошадей и двух мулов, обгоняя пеших путников и караваны верблюдов, двигался в сторону Тира. Робер во что бы то ни стало хотел оказаться под защитой крепостных стен еще до захода солнца.
Возглавлял процессию сам де Мерлан. Он гордо скакал на походном коне, с Ветром на поводу. Вслед за Ветром по белому гравию весело трусил мул, везущий Жака, а с ним и второй, навьюченный припасами, копьем и щитом.
Достославный рыцарь, в котором тщеславие, после продолжительной внутренней борьбы, все же ненадолго одолело здравый смысл, парился в новой кольчуге. Он жутко страдал от жары, но упорно не желал сменить боевой доспех на одежду, более подходящую для здешних условий. Жак чувствовал себя намного лучше. Он ограничился легким кири – кирасой из выделанной многослойной кожи, которая уберегала от стрел и копий получше иного железа, а для защиты от едкой пыли на здешний манер повязал лицо до самых глаз тонким льняным платком.
– Земли, конечно, богатые, – разглядывая окрестности, мечтательно говорил Жак, – да и весна приходит намного раньше. Они тут, поди, не один, а два урожая снимают до Рождества. Правда, на базаре в Акре рассказывали, что там, за холмами, лежит глубокая плодородная долина, по которой течет река Иордан. Именно в этой-то долине и есть самые богатые земли, лучше которых разве что Египет да Месопотамия. А за этой грядой начинаются скалы, а за скалами – огромная пустыня.
– Хорошие места, – подтвердил Робер. – Защищать эти земли – одно удовольствие. Если построить цепь крепостей на морском побережье, потом еще вон на тех дальних холмах, да еще возвести форты в скалах, чтобы оседлать главные ущелья и перевалы, – тогда ни один враг не пройдет. Ну а ежели как у нас, в Арденнах, – полдня пути – форт, день пути – крепость, – то можно и вовсе врагов не бояться. Дядюшка мой, граф де Ретель, гордился тем, что император Балдуин де Борк, один из первых иерусалимских королей, тоже из его рода, и много мне рассказывал про эти места.
Путешествие проходило без происшествий. Правда, пару раз вдали появлялись какие-то отряды – судя по поведению, не очень дружественные, да на самой границе видимости мельтешили наездники в тюрбанах – явно сарацины. Но всякий раз де Мерлан приказывал Жаку поднять копье, уперев его в стремя, и всадники, издалека завидев рыцарский вымпел, немедленно исчезали. Останавливаясь в деревнях, чтобы дать лошадям короткую передышку, Жак и Робер продолжали двигаться вперед.
Под вечер со стороны моря набежали тучи и укрыли долину от жгучего неуемного солнца. Стало немного прохладнее, и лошади, чуя скорый привал, побежали вперед заметно быстрее.
– Кого-то мне этот капюшон напоминает. – Робер обернулся к Жаку и указал ему на бредущего по обочине тучного коротконогого монаха.
– О, да это же тот самый послушник с «Акилы»! – обрадованно воскликнул Жак. – Привет тебе, уважаемый! Куда путь держишь?
– Господь вам в помощь, пилигримы! – отозвался послушник-бенедиктинец. – Иду я в славный город Тир, дабы помолиться святому Павлу, который проповедовал там семь дней на пути к Иерусалиму. А потом смогу, подобно апостолу, дождаться благословенного мига, когда наконец дела суетные придут в порядок и мирные богомольцы наконец-то снова смогут возносить молитвы у Гроба Господня! Кстати, уважаемые, не желаете ли вы совершить богоугодное дело и позволить мне проделать остаток пути на спине вашего мула?
– Прости, преподобный, – недовольно ответил Робер, – но был бы ты, святой отец, полегче фунтов на двадцать, тогда, конечно, другое дело. А так – лошади медленнее пойдут, до заката в Тир не успеем, а ночевать достойному рыцарю в чистом поле никак не сообразно.
– Не слыхал ли ты, уважаемый, о том жонглере, что с нами плыл из Марселлоса? – одаривая послушника серебряной монеткой, поинтересовался Жак.
– Как не слыхать, – мгновенно спрятав подношение в поясной кошель и благодарно кланяясь, ответил послушник. – Он сам хвалился, что плывет в Святую Землю по приглашению его светлости графа Яффы, дабы песнями своими прославлять крестоносные подвиги этого владетельного сеньора.
– Яффы, говоришь? – заинтересованно переспросил Робер.
– Яффы, сын мой, – подтвердил послушник, – это в двух днях пути до Святого града, на берегу моря. Мы движемся сейчас от Акры аккурат в противоположную сторону.
– … … … – громко, испугав лошадей, произнес Робер.
Послушник в ужасе перекрестился.
Де Мерлан добавил еще пару слов, свистнул, пришпорил коня и рванул вперед, обдавая пеших паломников клубами пыли. Жаку ничего не оставалось делать, как пуститься вслед.
По мере приближения к Тиру долина постепенно сужалась, пока весь горизонт не заслонили каменистые холмы, вершины которых густо поросли лесом. Дорога теперь шла у самого берега. Вскоре за небольшим перевалом появился и древний город.