Однажды вечером в воскресенье я объявил, что на следующей неделе устраиваются танцы. Мы приглашаем йоменов, и всякий, кто умеет играть на инструментах, может получить свободный час каждый вечер для репетиций.
Последнее предложение мне вскоре пришлось отменить. Более половины людей умели играть на инструментах. После долгих споров мы, наконец, выбрали руководителя ансамбля. Ему предстояло подобрать двенадцать человек, которые и получат свободный час: я не мог позволить половине нашей рабочей силы уходить каждый вечер на репетиции.
В основном они сами изготовили свои инструменты, и как я заметил, некоторые из моих старых чертежей превратились в части барабанов. Вначале группа слишком налегала на перкуссию и имитацию завываний ветра, но со временем из них получилась довольно хорошая команда.
Я провел свой первый официальный суд перед танцами, так как там присутствовали йомены: и потом, Владимир уже некоторое время донимал меня по поводу отсутствия церемоний. Ему не нравилось мое обычное неформальное ведение дел. Наверное, есть что-то в разумном животном, что требует формализма, потому мы так часто и ведем себя официально.
Мы сдвинули несколько столов в трапезной и поставили наверх стул. Мой трон.
Я облачился в самые лучшие свои одежды и попросил Наталью вести записи для памяти, а пана Владимира — руководить представлением, поскольку он знал ритуал.
Он появился в полном вооружении с копьем наперевес, как королевский стражник. Потом закричал несколько театрально:
— Слушайте! Слушайте! Ваш господин, пан Конрад Старгардский, хозяин Трех Стен, начинает вершить свой правый суд. Пусть всякий, кому нужен совет или помощь, выйдет вперед.
Двое шляхтичей затеяли спор о свинье, которую они привели с собой как вещественное доказательство. У обоих сбежало по свинье в один и тот же день, однако поймали только одно животное, которое каждый объявлял своим. Я позволил им немного поспорить, так как одно из назначений суда — предоставление места, где снимается социальное напряжение.
Пока они ругались, я заметил, что Наталья сидит за столом ниже меня: это давало мне приятную возможность обозревать вырез ее платья. Не знаю, почему подобное зрелище так заинтересовало меня, я ведь тысячу раз видел ее обнаженной, но что было, то было.
Вскоре всем, и мне в том числе, стало понятно, что оба спорщика считали себя правыми, а одна свинья слишком похожа на любую другую.
Я сказал, что теперь мне все стало ясно и что я принял решение. Объявил первому, что свинья принадлежит ему, и он может забирать ее домой. Потом обратился ко второму и заявил, что свинья принадлежит ему, и он тоже может забирать ее домой. Потом назначил им плату за суд — с каждого по половине свиньи и приказал разрубить животное за пределами лагеря. Таким образом, каждый получал по половине свиньи.
Один из спорщиков поинтересовался, как я получу свою плату. Я сказал, что обе мои половинки бегают где-то в лесу, и если он увидит их, то пусть обязательно принесет мне. Я думал, что удачно пошутил.
Он серьезно кивнул и ответил:
— Конечно, мой господин.
Через две недели йомены появились снова, каждый тащил по половине свиньи, которые они нашли в лесу, все еще соединенные вместе.
Мне возвратили мою собственность, и оба признали мое решение отличным.
Всякое бывает. Отец рассказывал мне подобные истории.
На повестке дня оставался только формальный запрос двух моих подданных, собиравшихся пожениться.
Как сеньор, я имел право провести ночь с невестой, до того как она перейдет к жениху, или же принять от будущего мужа откуп и не трогать девушку. Мне традиция не нравилась. Или невеста влюблена в жениха и тогда не захочет меня, или же она беременна, тогда уже я буду опасаться повредить ребенку, или все сразу.
Я всегда уступал невесте право решать. Черт, я достаточно уставал, удовлетворяя желающих.
Естественно, я всегда давал разрешение на женитьбу, но им нравилось устраивать полноценную церемонию. Я спросил у отца девушки, благословил ли он данный брак. Да. Благословил ли его отец жениха? Да. Знает ли кто-либо из присутствующих причину, по которой брак не может совершиться? Никто не знает. Я кивнул пану Владимиру.
— Знайте все, что брак между Марией Складовской, дочерью Томаша Складовского, и Михаилом Коперником, сыном…
Я чуть не упал со стула. Мария Складовская — девичье имя женщины-ученого, прославившейся как Мария Кюри, после того, как она вышла замуж за француза. А Михаил Коперник произвел революцию во всей современной науке.
И они заключали брак?
Через мгновение верх взяло чувство истории. Коперник родился в пятнадцатом веке, Кюри — в девятнадцатом, а я застрял в тринадцатом. Имена просто совпали.
Очевидно.
Но я попросил Наталью сделать пометку в записях, чтобы меня извещали обо всех детях, которых они нарожают. Возможно, у нас намечался гений.
Танцы прошли прекрасно. Мы с Кристиной показали всем польку и мазурку, которые со временем стали очень популярными. Наверное, все дело в том, что ты можешь держать в объятиях женщину, не являющуюся твоей женой, на публике, не вызывая нареканий в свою сторону.
Йомены показали мужской танец, который подразумевал внушительные прыжки и лязганье сталкивающихся топоров. Выходило что-то среднее между танцем, сражением и воинскими экзерсисами. Йомены смутно напоминали группу каратистов, отрабатывающих ката — без изящной отточенности движений артистов Национального балета, но с огромной экспрессией.
В перерыве между танцами я вытащил сделанную собственными руками деревянную рамку. Она состояла из двух маленьких прямых палок в два ярда длиной, которые крепились так, чтобы их можно было передвигать, подгоняя расстояние между ними до нужного размера.
Я объявил конкурс.
— Дарю шесть серебряных гривен тому, кто пролезет через самое узкое отверстие!
Необычное состязание, но шесть гривен — почти недельная зарплата. Соревнование вызвало оживление. Маленький Петр Кульчиньский выиграл, но Кристину этим не впечатлил.
— Прекрасно, — заявил я. — Меня беспокоили воры, могущие пробраться в наш новый дом. Теперь я знаю, какой ширины делать окна.
Вообще же мероприятие имело огромный успех, и мы договорились в дальнейшем устраивать танцы каждые две недели. Со временем появился даже деревянный танцпол.
Я уже готовился к очередной поездке в Окойтц, когда как-то раз на дороге появился гонец.
Монах Роман Маковский приехал на муле, с рясой, поднятой буквально до пояса. Когда он спустился на землю, я заметил, что внутренняя поверхность бедер бедняги стерта в кровь. В чрезвычайном возбуждении, хромая, он бросился к нам с паном Владимиром.
— Пан Конрад! Слава Богу, я нашел вас!..
— Успокойся дитя мое, в чем дело?
— Тадеуш, лодочник! Его собираются убить!
— Тебе лучше начать сначала.
— Помните лодочника, с которым мы ехали в Краков? Этой весной вы написали ему письмо с печатью графа Ламберта и послали через мой монастырь. Так как я знал нужного человека, то и доставил письмо сам. Он собирался в тот день отправиться в Сац, но сказал, что ответит, как только вернется в Краков. Вы помните оленя, которого Тадеуш застрелил прошлой осенью у Дунайца? В общем, две недели назад он убил еще одного на том же самом месте. Только вот этот оказался не настоящим оленем, а приманкой. Когда Тадеуш вылез из лодки, чтобы забрать тушу, люди барона арестовали его за браконьерство. Они бы его сразу же повесили, только вот с ним оказалось письмо от графа Ламберта, а барону очень не хотелось оскорблять такого важного господина, как ваш сеньор. Он кинул Тадеуша в темницу и написал Ламберту, что если тот не заплатит выкуп, Тадеуша повесят через шесть недель! Опять же письмо прошло через мой монастырь, и я получил разрешение доставить его лично. Пан Ламберт сказал, что это не его дело, и вы можете поступать так, как посчитаете нужным. Поэтому я приехал сюда и еле нашел вас…