– Почему бы не попробовать по-португальски, Уилл? – прошептал Мельхиор. – Говорят, они плавали в этих краях.
– Какой же я болван, – согласился Уилл и повторил свою речь на португальском. Офицер поднял руку.
– Говори медленней, – сказал он тоже по-португальски. – Вы из империи Папы Римского?
Уилл глянул на Мельхиора, но тот португальского не понимал и ничего не ответил. И всё же, если они попытаются притвориться португальцами, их скоро раскусят. Он покачал головой.
– Из ещё более великой империи, сэр. Люди там держат ответ непосредственно перед Господом Богом.
Как легко пришли эти слова ему на уста. Слова, которым он сам больше не верит?
Офицер пристально посмотрел на него, слегка нахмурившись. Потом лицо его прояснилось.
– Меня зовут Симадзу но-Тадатуне.
– Очень рад, – отозвался Уилл. – Я – Уилл Адамс.
– Уилл Адамс, – повторил Тадатуне и, заметив, что Уилл покачнулся, спросил: – Вам нужна помощь?
– Да, нам нужна пища. И вода. Всем нам. Многие больны.
– Вас накормят, – пообещал Тадатуне. – Вы пойдёте со мной.
– Он хочет, чтобы мы отправились с ним, – сказал Уилл по-голландски.
– Лучше не спорить, – согласился Мельхиор. – Он, по крайней мере, выглядит цивилизованным.
Уилл кивнул и посмотрел на корму. Чужаки возвращались на палубу, неся с собой одежду, пояса, шляпы, коробки, расчёски, щётки – всё, что они смогли найти.
– Извините, господин Тадатуне, – сказал он. – Я должен попрощаться с капитаном.
Тадатуне кивнул, и Уилл поспешил вниз, в большую каюту, где Квакернек пытался собраться с силами и приподняться на локте.
– Боже милостивый! Я рад видеть тебя, Уилл, – задыхаясь, произнёс он. – Что это за люди?
– Этого, Якоб, я пока не знаю сам. Но совершенно очевидно, что мы находимся в их власти. Они пообещали накормить нас и помочь нам.
– А пока они разграбят наш корабль, – проворчал Якоб, показывая на нескольких человек, разглядывающих каюту и забирающих всё, что можно было забрать.
– Только не мои карты, обезьяны! – зарычал Уилл и кинулся к своей койке. Человек, стоявший там, уже взялся за астролябию и, прищурившись, заглядывал в её отверстие. – А ну, стой! – заорал Уилл по-португальски. Человек от неожиданности выронил инструмент, обернулся и схватился за меч. – Я не хочу вам зла, – успокоил его Уилл. – Но если вы вытащите меч, я буду вынужден раскроить вам голову.
Было видно, что тот не понял его слов, но, что тоже было очевидным, догадался об их смысле. Более того, он осознал, что в тесном пространстве каюты он не сможет продемонстрировать своё умение владеть мечом. Он попятился, и Уилл торопливо схватил полотняный мешок, сунул туда чистое бельё, рубашку, астролябию, а также судовой журнал, карты и пергамент, на котором он делал ежедневные заметки. Большего он не смог собрать в такой спешке; по крайней мере, орудия его профессии были с ним. Может, удастся вновь воспользоваться ими.
Он поднялся на палубу, где ждали Мельхиор и Тадатуне. Офицер кивнул и перебрался через борт в ожидавшую лодку, жестом пригласив их за собой. Он выкрикнул команду, и весла вонзились в воду. Сидя на корме, Уилл оглянулся через плечо на «Лифде». Впервые за четыре месяца он покинул его палубу. Долгие, ужасные четыре месяца, завершившие долгий, ужасный год. И всё же «Лифде» ни разу не подвёл их. А если его чуть-чуть подремонтировать, он вполне мог бы вернуть их обратно, в Европу. Боже, пришло ему в голову, я впервые подумал о более далёком будущем, чем завтрашний день, – с тех пор, как мы покинули Пингвиньи острова. И снова – Европа, Мэри, маленькая Деливеранс. На этом его приятные размышления закончились. Даже если он вернётся, он окажется беднее, чем до похода, – как в деньгах, так и в репутации.
– Странный корабль, – заметил Тадатуне. – Португальские корабли большие. – Он вытянул руку. – И высокие.
– И неуклюжие при небольшом ветре, – добавил Уилл. – А какие корабли у вас, господин Тадатуне?
Юноша улыбнулся. – Эти.
– Эти скорлупки? Это очень странно, господин Тадатуне. Народ, живущий у моря и не имеющий желания плавать по нему? И в то же время вы должны быть хорошо знакомы с заморскими странами – как христианин.
– Да, я – христианин, – сказал Тадатуне. – Но мой народ – нет.
– А как же флаг? Тадатуне взглянул вверх.
– Это герб моей семьи, Симадзу из Сацумы. Мы – величайший род южного острова. Герб обозначает уздечку и удила лошади, а не крест. – Снова улыбка возникла на его лице. – Священники-христиане тоже заблуждались на этот счёт.
Лодка, летевшая птицей, выскочила на мелководье и остановилась. Тадатуне, перепрыгнув через борт, обернулся и развёл руки в стороны.
– Добро пожаловать в Японию!
Медленно, превозмогая боль, Уилл перебрался через планшир.
– А где она находится, господин Тадатуне?
– Вы знаете её как «Кипангу». Это по-китайски от слова «Ниппон», что, в свою очередь, искажённая форма от «Япония». Слово означает «Страна восходящего солнца». Здесь, Уилл Адамс, на берегах океана, в котором живёт великая богиня солнца, начало всей жизни. От имени моего дяди Сацумы, от имени квамбаку – Тоетоми Хидеери, сына великого Хидееси, и от имени самого микадо – добро пожаловать.
Они шли по дороге, тянувшейся вдоль побережья, к видневшимся вдали домам. На берегу лежало много лодок, но не было и намёка на какой-нибудь волнолом или хотя бы зачатки гавани. Слабость становилась невыносимой. И всё же он не мог позволить себе шататься или спотыкаться, потому что теперь вокруг были люди – мужчины, бедно одетые, босые, с огромными шляпами на головах, похожими на перевёрнутые блюда; женщины в похожей одежде – все они торжественно падали на колени и касались земли лбом при приближении процессии.
– Это рабы? – спросил он Тадатуне.
– Это крестьяне.
– И они такого низкого мнения о себе? В моей стране йомен вряд ли станет преклонять колени даже перед Её Величеством.
– Очень странная у вас страна, Уилл Адамс, – сказал Тадатуне. – Я – самурай, племянник даймио. Я настолько же выше этих людей, насколько солнце над нашей головой выше нас. У них своё место в жизни. Без сомнения, они значительно выше любого артисана, то есть купца, и бесконечно выше любого ита или хонина.
– Кто это? – Ита – это несчастные существа, вынужденные умерщвлять животных.
– Этого я никак не пойму, – признался Уилл, – а как же иначе можно питаться?
– Отнять жизнь у любого живого существа – смертный грех, Уилл Адамс, – заметил Тадатуне. – Во всяком случае, у любого животного. Иногда мы стараемся разнообразить наш стол птицей или рыбой – человек слаб; и всё же те, кому приходится убивать этих существ, не будут прощены богами, и таким образом они считаются низшими из низших.
– Тем не менее я вижу у вас два меча, господин Тадатуне. И, похоже, вы, не задумываясь, можете пустить их в ход.
– Я, друг мой, никогда не отниму чужую жизнь иначе, кроме как в бою. Там это почётное дело. Потому что как ещё может умереть самурай? Как собака, в своей постели? Так умирают хонины, о которых я тебе говорил. Они ещё презреннее, чем ита, – им суждено отправлять в последний путь людей: либо казнить преступников, либо хоронить умерших.
Уилл почесал в затылке.
– А где же моё место в этой иерархии, сэр? Я всего лишь простой корабельщик. Может, я должен ползти на четвереньках рядом с вами?
Тадатуне улыбнулся.
– Этой проблемой нам ещё предстоит заняться, Уилл Адамс. Она решится в своё время. Но каждый должен иметь своё место в обществе и должен знать это место.
– Значит, есть люди, перед которыми склоняете голову даже вы?
– А как же. Я выше простого самурая – я имею право носить герб. Я – хатамото, что буквально означает «знаменосец». Я командую отрядом воинов, сражающихся под флагом моего дяди Сацумы.
– Даймио?
– Правильно. Это слово означает господина, владеющего феодом. Каждый даймио, в свою очередь, признает превосходство квамбаку, которые правят от имени сегунов. Последние, в свою очередь, подчиняются императору – микадо. По рангу и размеру владений я ниже даймио, точно так же как любой даймио, в том числе и квамбаку, по рангу стоит ниже куге.