Выбрать главу

Вход, конечно, был забран толстыми железными прутьями, и, по расчётам Уилла, они ещё не достигли первого этажа дворца. Однако сама комната была большой, а воздух – чистым и свежим. В стене имелось окошко, тоже забранное решёткой; в него виднелись часть стены внутренней цитадели, ров и следующий оборонительный вал.

– Господин Косукэ, это настоящий дворец по сравнению с той камерой.

Сукэ поклонился.

– Даже это, надеюсь, скоро станет лишь неприятным воспоминанием, Уилл Адамс. Думаю, сейчас вы захотите помыться и вычистить свою одежду. Я пришлю людей.

– Поесть, Уилл, – взмолился Мельхиор. – Попроси, чтобы нам дали поесть.

Уилл перевёл, и Сукэ улыбнулся.

– Вас накормят, не волнуйтесь.

Дверь закрылась. Уилл остался у окна. Там было всё, что он не надеялся когда-либо увидеть снова. Оказалось, что наступило раннее утро, и движения в крепости за окном почти не было. Неужели они провели в том аду больше суток? Да, подумалось ему, это действительно страна крайностей – здесь либо всё, либо ничего.

Шаги за дверью. Он обернулся и увидел, что Мельхиор тоже поднялся в ожидании. Их искупают. Какие прелести ждут их в этой процедуре? Дверь распахнулась; за ней выросли стражники с копьями наготове на тот случай, если они попытаются вырваться. Кроме них, в дверном проёме показались четверо юношей, почти мальчиков. Двое несли огромный чан с кипятком, у остальных в руках были полотенца, японская одежда, кувшины с холодной водой для омовения; в углу комнаты виднелась всё та же решётка, под которой проходил водосток, соединявшийся с дренажной системой крепости.

– Сегодня нам придётся самим о себе позаботиться, – сказал Уилл. – Это в наказание за то, что попали в тюрьму.

– Я бы сейчас с удовольствием искупался в море, – заявил Мельхиор, сбрасывая одежду. – А это что такое?

Потому что мальчики раздевались тоже.

– Похоже, они собираются купаться вместе с нами, – сказал Уилл. – Давай просто не замечать их.

Он встал на колени, и один из юношей вылил ему на плечи кувшин ледяной воды; Уилл протянул руку за мылом и обнаружил, что мыла уже нет на месте – им уже тёрли его спину.

– Уилл? – в голосе Мельхиора слышалась тревога. – Уилл, мне это не нравится.

Потому что там, где девушки Магоме Сикибу сохраняли полное хладнокровие в своих действиях, юношам, похоже, это не удавалось.

– Я боюсь, – проговорил Мельхиор, – что, несмотря на обличье высокой цивилизации, это самая дьявольская страна на свете. Страна, где приговорённых преступников рубят в куски, где ещё не осуждённые подозреваемые содержатся в таких подземельях, как то, где мы побывали, где мы вынуждены тесно общаться с двумя такими твёрдыми копьями, как эти… Двумя? Мне думается, что я сплю и вижу сон. Потому что их, конечно, было четыре.

– Прекратите, – проворчал Уилл. – Я вымоюсь сам. – Он сильно затряс головой, так как купавший его юноша, очевидно, не понимал по-португальски. Уилл показал жестом, чтобы тот ушёл, когда юноша закончил мыть ему спину и намеревался зайти спереди.

Юноша уставился на него широко раскрытыми глазами, на лице его было написано удивление пополам с испугом.

– Ну конечно, ведь в их намерениях не было ничего дурного, – пробормотал Уилл. Но что это они ещё делали с ним? – Уходите! – рявкнул он, поднимаясь в негодовании на ноги. Он поспешно забрался в чан – как был, в мыле, пытаясь скрыть охвативший его стыд.

Юноша испуганно глядел на него – вода стекала по ногам, по напряжённому пенису, – в его облике ясно читалась типичная смесь желания и тревоги, переполнявшая, казалось, всё его существо.

– Они уже сделали всё, что нужно. – Мельхиор присоединился к Уиллу, забираясь в чан. – О Господи, это ещё не все!

Дверь снова открылась, вошли Сукэ и ещё двое юношей, нёсших чаши с рисом.

– Да-а-а, друзья, – сказал Сукэ, – после купания вы почувствуете себя гораздо лучше. Теперь садитесь и ешьте от души.

– Сомневаюсь, что нам удастся проглотить хоть кусочек, господин Косукэ. – Уилл выбрался из чана. – Эти молодые бестии совсем не имеют стыда, и я надеюсь, что вы распорядитесь поколотить их палками, а потом окунуть в холодную воду, дабы остудить их пыл.

Сукэ обратился к мальчику, купавшему Уилла, потом к остальным его помощникам. Затем, снова повернувшись к европейцам, спросил озабоченно:

– Они что, не удовлетворили вас?

– В этом-то всё и дело, – ответил Уилл. – Мы же мужчины, господин Косукэ. Так же, как и они. Получать удовлетворение от таких мальчиков – значит навлекать на себя проклятье Господне.

Сукэ улыбнулся.

– Несмотря на все твои протесты, Уилл Адамс, у тебя очень много общего с португальцами. Они тоже называют грехом соединение двух мужчин. Но для них грех и в соединении мужчины с женщиной иначе как в узах брака. Странные они люди, и я порой удивляюсь, что эти португальцы существуют вообще – ведь они считают естественное дело природы долгом, а не удовольствием. Но уж от тебя, Уилл Адамс, я такого не ожидал. Я выбрал этих юношей сам. Их долго и тщательно обучали лишь одному ремеслу – доставлять удовольствие.

Уилл почесал в затылке.

– Вы отбирали их, господин Косукэ? Мальчиков?

– А вы предпочли бы девушек? Пусть будет так. Я просто хотел, чтобы вы отвлеклись немного от своих воспоминаний о пребывании в том аду. – И вы решили, что мальчики доставят нам большее удовольствие?

– По-другому и быть не может, Уилл Адамс. Да, на красивую девушку приятно посмотреть, но эти создания крайне непостоянны – если мужчина им не нравится, они будут скорее мучить, чем доставлять удовольствие, и даже хорошие колотушки вряд ли изменят их поведение. Но прекрасный мальчик… Но ведь они красивы, не так ли?

– Да, действительно, – согласился Уилл. – Самые красивые, каких я когда-либо встречал.

– Можешь мне поверить – их руки нежней, чем у любой девушки, и единственным их желанием будет доставить вам удовольствие, и больше того – получить от этого удовольствие самим. Они непревзойденны в искусстве любви, и это будет им совсем нетрудно.

– Не сомневаюсь, – согласился Уилл. – А вы думаете, что это не подобает мужчине – любить другого мужчину?

Сукэ нахмурился в неподдельном изумлении.

– Не подобает, Уилл Адамс? Мужество доказывают с мечом в руке. Приобрести его как-либо иначе невозможно, и потерять тоже. В сущности, для мужчины значительно достойнее соединяться с другим мужчиной, когда оба они осознают свои настоящие обязанности друг перед другом. Женщина же слишком легко может пожертвовать честью ради комфорта и выживания. Хорошо, если эти мальчики не нравятся вам, я отошлю их. Но вы должны побыстрее позавтракать – господин Иеясу хочет ещё раз побеседовать с тобой. И на этот раз, Уилл Адамс, будь осторожен, заклинаю тебя. По крайней мере часть твоих недавних неприятностей вызвана твоей вызывающей дерзостью.

– Моей дерзостью? – Уилл был ошеломлён. – По отношению к принцу? Побойтесь Бога. Я же выполнил коутоу. Что же ещё мне нужно было сделать, господин Косукэ?

– Всё дело в твоих манерах, в речи, да просто в выражении глаз. Ни один японец не осмелится выдержать взгляд принца. Подумай об этом, я прошу тебя. Это для твоей же пользы.

Токугава улыбался ему.

– Мой господин говорит, что японская одежда идёт тебе значительно больше, Уилл Адамс, – перевёл Сукэ. Слишком дерзок. Но когда к нему обращаются, он привык смотреть в глаза своему собеседнику – будь то принц или любой другой.

– Скажите господину Иеясу, что я польщён его словами.

– Мой господин хочет узнать историю твоей страны. Ход ваших войн, Уилл Адамс.

Уилл постарался вспомнить всё, что знал об истории Англии, начав с нашествия норманнов, коснулся Столетней войны с Францией, затем перешёл к соперничеству Англии с Испанией. Как и прежде, Иеясу слушал перевод Сукэ с серьёзным, задумчивым лицом. Но в прошлый раз за этим выражением, очевидно, скрывалось недоверие.

– Мой господин говорит, что во многих отношениях история твоей страны сходна с историей Японии, – сказал Сукэ. – За исключением того, что Японию ни разу не смогли завоевать внешние захватчики. Монголы попытались высадиться здесь много лет назад, но потерпели поражение, а жестокий шторм уничтожил их флот – так же, как произошло в вашей войне с Испанией. А всего лишь восемь лет назад могущественный Хидееси отправился на завоевание Китая – так же, как ваш король Эдуард пытался навязать свою волю Франции.