– Действительно, живописное снаряжение, – заметил Уилл.
– А это всегда носи с собой во время боя, – велел Сукэ и подал ему котомку, в которой лежало несколько слоёв толстой бумаги с клейкой стороной – каждый слой нужно было отклеивать от предыдущего.
– Чтобы перевязать рану в случае нужды, – объяснил Тадатуне. – У каждого самурая есть такая сумка. Накладываешь на рану, и бумага тут же приклеивается. Остатком оборачиваешь руку или ногу. Если понадобится смочить рану, воду можно капнуть поверх бумаги, не снимая её, – вода просочится вовнутрь.
– А бумага не засорит рану?
– Наоборот, – сказал Сукэ. – Она даже помогает ей затянуться.
– Дальше, – продолжал Тадатуне. – Вот твой лук.
Уилл взял оружие в руки. Оно было сделано из дуба самого высокого качества. Оба конца вставлялись в полуцилиндры из бамбука, опалённые для крепости в огне. Все три части скреплялись воедино ивовыми прутьями, образуя оружие замечательной лёгкости и ещё более замечательной гибкости. Уилл начал понимать, как удавалось японцам пускать стрелы на такое же расстояние и с такой же точностью, как и из старого доброго английского лука – хотя японский был намного меньше. Тетива на нём оказалась пеньковой.
– И стрелы. – Сукэ подал колчан. – Мы выбрали тебе самые смертоносные. У каждой – собственное имя. Вот эта, например, зовётся «луковица» из-за своей формы.
– Сомневаюсь, что она сможет пробить доспехи, – заметил Уилл.
– А она для этого и не предназначена, – ответил Тадатуне. – Её задача – громко жужжать в воздухе. Залп такими стрелами сильно деморализует противника, предупреждая о том, что за этим последует. Думаю, вот эта понравится тебе больше.
Он показал Уиллу тяжёлую стрелу с острыми краями, но почти тупым носом. – Её называют «ивовый лист» и используют для того, чтобы выбить противника из седла.
– А эта, – сказал Суке, подавая похожую по форме стрелу, но с ершистым наконечником, – называется «сотрясатель кишок».
– Очень удачное название, – согласился Уилл. – А вот эта? – Он достал из колчана самую простенькую на вид стрелу.
– Бронебойная, – объяснил Тадатуне. – Эта пронзит твой нагрудник, Уилл, если правильно прицелиться.
Уилл осмотрел стрелу. Наконечник был сделан из стали, а сама стрела – из пустотелого бамбука. Эти стрелы лежали в специальном кожаном колчане, тоже украшенном золотым веером Токугавы.
– Признаться, друзья, я рад познакомиться с этими ужасающими орудиями после того, как кампания закончилась.
– Может быть, ты и прав, Андзин Миура, – согласился Тадатуне. – И если тебе не повезёт, у тебя может и не оказаться шанса выпустить хотя бы одну из них. Но вот меч тебе пригодится всегда.
– Его тоже дарит тебе принц Иеясу, – сказал Сукэ и с великим уважением положил оружие на левую руку Уилла, рукоятью к нему. Меч был очень похож на оружие Тадатуне, которое он впервые увидел в Бунго, но здесь он мог уже и потрогать его. Он вынул клинок до половины из белых ножен. Как всегда, длинное обоюдоострое лезвие, большая рукоятка – ладони в четыре. И рукоять, и ножны украшены рисунками золотого веера и пушки. А у самой рукоятки на лезвии выбито имя – «Масамуне».
– Имя мастера, – объяснил Тадатуне. – Лучший в Японии.
– В мире, – уточнил уважительно Сукэ.
Чем ближе разглядывал оружие Уилл, тем больше склонялся к тому, чтобы поверить этому утверждению.
– Будет лучше, если ты дашь мечу имя, – заметил Тадатуне.
– Мой зовётся «Брадобрей» – он столь остр, что срежет бороду врага, прежде чем вонзится ему в горло.
– Тогда мой лучше назвать «Рассекатель воздуха», – предложил Уилл. – Вряд ли он когда-либо наткнётся на что-нибудь более существенное.
– Не рассчитывай на это, – предупредил Сукэ. – Это оружие – хранитель всего, что мужчина должен считать святым для себя. Масамуне потребовалось шестьдесят дней труда и молитв, чтобы создать его.
– И молитв?
– Он должен был просить богов направить его руку на каждом дюйме клинка, на каждом рисунке эфеса. Это не просто оружие, Андзин Миура. С этого момента – это твоя душа.
– Разве не говорят, – добавил Тадатуне, – что судьба человека – в руках богов, но искусный воин не встретится со смертью?
– И ещё, – заметил Сукэ, – что в последние дни твой меч – это благополучие твоих потомков.
В их лицах не было и намёка на шутку. Это, понял Уилл, настоящая религия.
– Однако нужно сначала научиться обращаться с мечом, а не просто владеть им, – сказал Тадатуне. – Например, ты всегда должен оставлять большой меч слуге у ворот, прежде чем войти в дом друга, – как это сделали мы с Сукэ. Если слуги нет, меч нужно положить на циновку в прихожей, позже слуги обернут его куском чистого полотна и поместят в шкаф, где хранится оружие хозяина. Если ты в доме человека ниже тебя по положению либо незнакомца, меч не отдаётся, а кладётся рядом на пол, когда ты садишься.
– Как ты сделал в гостинице в Бунго, – вспомнил Уилл.
– Совершенно верно, короткий меч не снимается с пояса никогда – за исключением долгих визитов к другу. Его нужно носить на поясе рядом с кокотаной.
Он подал Уиллу Короткий меч с лезвием длиной около фута и маленький нож – очевидно, для сугубо личного пользования. На ножнах и клинках того и другого были выгравированы те же рисунки, что и на большом мече. Уилл сунул их за пояс рядом с ним, нечаянно звякнув при этом ножнами.
– Осторожней, – предупредил Сукэ. – Это смертельное оскорбление. Если бы мы не были твоими друзьями, мы расценили бы стук твоих мечей друг о друга как вызов.
– Повернуть ножны на поясе так, как будто намереваешься вытащить меч, – тоже вызов, – подхватил Тадатуне. – А ещё – положить меч на пол и пнуть его так, чтобы он повернулся крестовиной к другому мечу, или просто коснуться другого меча.
– И ты никогда не должен обнажать клинок, не попросив заранее извинения, – добавил Сукэ. – Ты не должен даже просить посмотреть чужой меч. – Но если ты всё же сделаешь это, то держать его нужно на шёлковой салфетке, как я показывал тебе в Бунго, – напомнил Тадатуне. – Ты всегда должен иметь при себе такую салфетку.
– Вам придётся быть терпеливыми со мной, друзья, – улыбнулся Уилл. – А короткий меч? Кинжал?
– Это только для выполнения сеппуку, – ответил Тадатуне.
– Им ни в коем случае нельзя пользоваться в бою.
– Я хотел бы узнать поподробнее о сеппуку, – попросил Уилл.
– Это очень серьёзный вопрос, – ответил Сукэ. – В самых общих чертах он заключается в следующем. Если ты сражаешься с другим самураем и он вынудит тебя сдаться, или, что ещё хуже, если ты совершишь преступление и суд признает тебя виновным, в обоих случаях твоя жизнь, твоя собственность, а также жизнь и собственность твоей семьи и всех твоих крепостных принадлежат в первом случае победителю, а во втором – даймио, осудившему тебя, У простого человека выбора, конечно, нет. Но у самурая имеется эта особая привилегия – совершить сеппуку. Расплачиваясь таким образом своей жизнью, он ограничивает наказание только собой. Его собственность, его жена, семья и слуги никакому преследованию больше не подвергаются, и, следовательно, его старший сын наследник его права и его состояния.
– Строго говоря, – сказал Тадатуне, – сеппуку нужно выполнять в храме, но чаще это происходит на поле битвы.
– В случае с даймио, – добавил Сукэ, – это может происходить в саду его дома либо в специальной отдельной комнате.
– А, к примеру, не захочет ли победитель на поле боя помешать церемонии, чтобы заполучить земли и собственность побеждённого? – спросил Уилл.
– Никогда, – ответил Тадатуне. – Это было бы верхом позора. Когда человек готовится совершить сеппуку, его личность неприкосновенна, пока он сам не подаст сигнала. Как ты, наверное, видел сам, у Секигахары было совершено несколько тысяч сеппуку.