Тринадцать лет, а его сердце бьётся все так же учащённо при мысли о том, что вскоре он снова увидит её. Из-за её тела? Нет. Из-за тех разнообразных мелочей, которые составляли их жизнь, чашки сакэ, которая будет ждать его, прикосновения её руки, быстролётной улыбки, которой она поприветствует его, осмотра его владений, управляемых сю и Кимурой с железной дисциплиной, из-за прогулок по саду, когда она неторопливо будет переходить от цветка к цветку, осматривая их с той же тщательностью, с какой она воспитывала своих детей. Из-за того, как она подворачивала рукава кимоно, усаживаясь за составление букетов. Из-за искусства, с каким она сочетала тонкие стебельки. Из-за поклона, с которым она подаёт ему чашку чая.
Значит, он наконец-то влюбился? Нет, это прошло. Но наконец-то он любит. В этом вся разница. Возможно, больше всего остального он боится нарушить это хрупкое равновесие красоты, которое заставляет его ожидать развития событий вместо того, чтобы подчинить их своей воле.
А что она? Любит ли она его? Она его жена, и она утверждает – а он вот уже сколько лет верит ей, – что этот долг определяет все её существование. Конечно, это так. Но что она чувствует? Что за мысли роятся в этой черноволосой головке? Господи, узнать бы наконец – после тринадцати лет! – узнать бы…
Считает ли она, что он трус? Но ведь жена должна знать своего мужа лучше других. И в то же время – что она знает о нём, кроме того, что он – правитель Миуры, человек, делящий с нею брачное ложе? Она никогда не плавала с ним, ни разу даже не ступила на палубу его корабля. Она не знала ничего о мастерстве, которого он достиг в своей профессии, о переполняющей его душу радости, когда якорь вырывается из донного ила и ветер надувает паруса. Она знала лишь, что однажды он столкнулся с Норихазой и его пришлось спасать. Но тогда его храбрость никак не проявилась, у него просто не было другого выхода. Она знала, что он сражался под Секигахарой, – но там дрался почти каждый японец, способный держать оружие.
– Ждут, как стервятники, – проворчал Уикхэм. – Даже голландцы. Уилл взглянул на группу, собравшуюся на причале. Теперь они перебрались в шлюпки, чтобы выйти навстречу кораблю.
– Мельхиор? – Он перегнулся через борт. – Здорово, дружище. – Уилл нахмурился, и душа его вдруг ушла в пятки. На лицах встречавших не было обычных улыбок. – Какие новости?
– Самые печальные, Уилл, – отозвался Мельхиор.
– Страна в пучине войны, – прокричал Кокс.
– Что? Что вы сказали? – Он бросился к трапу, чтобы встретить поднимающихся друзей.
– Оглянись вокруг, Уилл, – сказал Мельхиор, – и ты не найдёшь на Кюсю ни одного самурая. Господин Сацума призвал всех вассалов следовать за ним на север по зову Токугавы.
– Но как это случилось?
– Бог его знает, – ответил Кокс. – Эти люди для меня – загадка.
– Это связано с даром огромной статуи Будды храму в Наре, – объяснил Мельхиор. – Ты знаешь, какое большое значение придавалось этому. Сначала её построили, но пожар наполовину уничтожил её, и пришлось перестраивать. Колокол отлили в прошлом году, и принц пожелал, чтобы юноша Хидеери произнёс слова передачи, ведь он сын Хидееси. Но отношения между Осакой и Эдо настолько испортились, что Едогими запретила сыну покидать крепость. И всё же она совершила ошибку, послав текст речи, чтобы его огласили от имени Хидеери.
– И это привело к войне?
– Да. Ведь в речи содержались какие-то слова, оскорбительные для Токугавы. В сущности, они настолько обозлили жителей Киото, что случился мятеж, и было разрушено множество зданий.
– Какие слова?
– Я плохо знаю язык, Уилл. Но там что-то говорилось о солнце, которое встало на востоке, но теперь теряет свою силу из-за того, что вынуждено делить небо на западе с ярким лунным светом. Это расценили как закат власти Токугавы.
– О боже, – вздохнул Уилл. – Но почему текст речи не был представлен принцу заранее?
– Тут-то и заключается вся загадка, Уилл. Говорят, что Иеясу хорошо знал, что там будет сказано. И всё же позволил оскорбить себя. Последовали переговоры, даже извинения состороны Тоетоми. Но принц объявил, что это заговор против него, и потребовал заложников.
– Но это обычное дело.
– Да, обычное. Но не для заложника такого ранга.
– Он потребовал принцессу Едогими?
– Так говорят.
– Боже милостивый, – произнёс Уилл. – Он намекал мне, что нашёл способ заставить Тоетоми начать войну. Принцесса отказалась?
– С негодованием. И распустила слух, будто это уловка, чтобы заманить её в постель Иеясу. Поэтому принц созвал свои войска на войну, – ответил Кокс.
– Не сомневаюсь, что это лишь малая часть того, что там произошло, – сказал Мельхиор.
– Конечно. – Но он удивился – ведь судьбы стольких людей зависели от этой личной вражды, от этих личных страстей. – Когда это случилось?
– Ссора произошла прошлым летом. Но армии вышли на битву только к сезону Больших снегов.
Это значит, перед самым Рождеством. Какое абсурдное время для начала войны. Потому что он должен был вернуться к ноябрю, но его задержала поломка корабля. Несмотря ни на что, несмотря даже на своё разрешение Уиллу уехать, Иеясу ждал – ждал возвращения своего талисмана, своего Главного Штурмана. Но когда он не вернулся, когда принц, наверное, решил, что больше никогда не увидит его, – Иеясу начал борьбу.
Уилл вздохнул.
– Ну, значит, тебе оказана привилегия наблюдать конец эпохи. Ведь как долго кланы Тоетоми и Токугава противостояли друг другу – по крайней мере, силой духа. Осаку сожгли?
А вместе с городом – Пинто Магдалину и Исиду Норихазу? И саму Едогими? Стал ли легче груз, пригибавший книзу его плечи? Или ему придётся теперь нести этот крест до самой смерти? Ведь он не выполнил своего долга. Теперь уж наверняка не осталось ничего, что удерживало бы его в Японии.
– Осаку? – удивился Кокс. – Японцы утверждают, что Осакский замок неприступен.
Уилл, уж повернувшийся, чтобы проводить их в каюту, замер на месте и оглянулся:
– Что вы имеете в виду? Иеясу пошёл на Осаку, но город цел… Что вы хотите сказать? – Только то, Уилл, – произнёс Мельхиор, – что Токугава потерпел поражение. Известие об этом пришло только вчера.
Они сидели в каюте, потягивая сакэ, и Мельхиор рассказывал. Как буднично всё это происходит – сидишь в привычной обстановке, попиваешь привычный напиток, а вокруг тебя рушится мир.
– Говорят, там было сто восемьдесят тысяч человек, Уилл, – говорил Мельхиор. – Под стягом с золотым веером. И около восьмидесяти тысяч за городскими стенами. Город окружён. Братья Икеда захватили остров Накадзима – тот самый, где стоял на якоре старый добрый «Лифде», когда впервые пришёл в Осаку. А южный даймио занимал северный берег реки. Сам Токугава со своими родичами стоял лагерем на равнине к востоку от города. Принц, конечно, полагал, что вид такой огромной армии вселит страх в сердца Тоетоми. И знаешь, что предприняли защитники города? Они вышли за ворота и разбили Токугаву в ожесточённой схватке.
– Они обратили в бегство Иеясу? – ужаснулся Уилл.
– Нет, конечно. Этого они сделать не смогли. И всё же они разбили Токугаву, Уилл. Говорят, там полегло огромное количество солдат. Но крепость сильна, как и прежде.
– Кто это сделал?
– Генерал по имени Сенада. При поддержке братьев Оно и Исиды Норихазы.
Уилл кивнул.
– А кто командовал нашими орудиями?
– Этого я не знаю. Некоторые говорят, что сам принц. Но это была неожиданная вылазка гарнизона, поэтому не оставалось времени организовать все как следует.
Уилл встал, пригнув голову, чтобы не задеть потолочные балки каюты, облокотился о носовой иллюминатор и устремил взгляд на сверкающие солнечными бликами воды залива. Поражение, но что оно означало? Иеясу хвастался, что не проиграл ни одной из своих восьмидесяти восьми битв. Было ли это концом того, что тщательно планировалось столько лет, столько времени подбирался нужный момент, нужные обстоятельства… Токугава, сегунат, царствование, на которое поставил свою карьеру Иеясу, преемственность – всему этому конец при первой неудаче. Потому что Тоетоми в это время действовали решительнее, опередив Иеясу с его политикой подкупа и предательства. Теперь подкуп и предательство вполне могут послужить противной стороне.