— Мне подсыпали какой-нибудь дряни? — Рассонов недоверчиво улыбнулся. — Но что тогда покажет экспертиза? По-вашему, я никогда не мою посуду?
— Покажите мне посуду, — попросил Табачников. Они прошли на кухню, Рассонов открыл буфет.
— Вот тарелки. Они все одинаковые, и, как вы догадываетесь, неизвестно, какую я взял в то утро. С вилками то же самое. Но вот моя чашка, я всегда пью чай только из нее.
Он осторожно передал Табачникову огромную синюю чашку в золотистых узорах, треснувшую, с отбитой ручкой.
— Кто знал об этой вашей привычке?
— Да надо мной весь отряд смеется. Эта чашка — притча во языцех. Она у меня вроде талисмана. Космонавты — народ суеверный…
Может статься, подумалось Табачникову, что талисман на сей раз уберег вас от смерти в буквальном смысле, Андрей Николаевич.
— Я заберу ее немного позже, — сказал он. — Не беспокойтесь, через пару дней вы получите ее обратно. Тарелки и вилки тоже.
— Понимаю…
Табачников попрощался с Рассоновым и покинул квартиру. До ресторана, где Смолин назначил рандеву, было недалеко, и, несмотря на пасмурную погоду, он предпочел автобусу прогулку. Надо было проанализировать полученные сведения… Но приводить в систему было почти нечего. Фигура Зимина по-прежнему оставалась загадкой. Привыкший к точности и лаконичности итогов, Табачников честно ответил себе на вопрос, в какой точке он находится. В той же, где все и начиналось.
25
Вечерний Чикаго играл брызгами подмигивающих, зовущих, броских огней, как рождественская елка на Пенсильвания-авеню. Пыхтящий «додж», отвыкший от городской суматохи, с трудом прокладывал путь среди важных лакированных лимузинов, деловитых фургонов, суетливых такси. Шерон с плохо скрываемым страхом смотрела в окно машины. Ей мнилось, что каждый прохожий и тем более полицейский пристально разглядывает именно ее. Шевцов вел себя внешне невозмутимо, сосредоточившись на борьбе со скрежещущей коробкой передач, но на душе у него было не легче. Он вспоминал разговор с Шерон в ее доме.
— Есть один человек в Чикаго, — говорила она. — Если он нам не поможет, остается только уповать на Господа Бога… Его зовут Барни Кемп. Он пилот международных авиалиний.
— И он спрячет нас в грузовом отсеке своего самолета?
— Ты не дослушал, — укоризненно сказала Шерон. — У нас был с ним роман четыре года назад… Ему можно верить, он отличный парень.
— Вот как. — Шевцов ощутил удививший его самого укол ревности. — Тогда почему же ты ушла от мистера Кемпа?
— Я не ушла. — Девушка опустила голову. — Мы расстались. Это не одно и то же. Он был женат и сделал выбор, но мы по-прежнему друзья.
Шевцов в раздумье гонял стрелку по шкале настройки выключенного приемника.
— Шерон, если ты веришь в надежность Кемпа, я не буду оспаривать то, что очевидно для тебя… Подумай, а не могли бы мы воспользоваться его связями здесь, в Америке, вместо того чтобы пытаться попасть во Францию?
— У него нет никаких связей. Откуда они у рядового пилота «Транс Уорлд»? Но он не выдаст нас и при возможности поможет. Разве этого мало?
— В нашем положении это очень много, — согласился Шевцов.
Больше они не говорили о Кемпе, а теперь прибыли в Чикаго, чтобы встретиться с ним.
Шерон вышла из машины возле телефонной будки. Шевцов последовал за ней, они втиснулись вдвоем в узкую кабину. Шерон набрала номер и чуть отстранила трубку от уха, чтобы Шевцов мог слышать весь разговор, если он состоится.
— Хелло. — Мембрана задрожала от низкого мужского голоса.
— Барни, это я.
— Здравствуй, Шерон, — произнес Кемп как ни в чем не бывало. Ни одна нотка не изменилась в его тоне, а ведь для него это был звонок с того света.
— Барни, ты один? Можно приехать к тебе сейчас?
— Я один, Шерон. Мэгги в Нью-Йорке до конца недели, а Пол и Джон (он окрестил близнецов в честь блистательных «Битлз») у бабушки в Манкейто.
— Со мной один парень… Барии, мы попали в дикий переплет…
— Догадываюсь, — так же тепло и ровно пророкотал Кемп. — Вы далеко?
— Кварталах в пяти. У нас машина.
— Ну так подъезжайте, — заключил он и положил трубку.
За руль села Шерон. Когда «додж» тронулся, Шевцов повернулся к девушке:
— Этот Кемп или каменный, или откуда-то узнал, что ты жива. Я на его месте упал бы в обморок.
— Надо знать Барни, — скупо улыбнулась Шерон. — Он не каменный, но по виду ни за что об этом не догадаешься.
«Додж» въехал во двор пятиэтажного дома постройки тридцатых годов, без сомнения готового простоять еще лет сто. В просторном чистом подъезде на подоконниках стояли горшки с цветами, стены украшали самоклеящиеся глянцевые плакаты с изображением красоток на яхтах в залитом солнцем океане. Квартира Кемпа помещалась на втором этаже. Девушка позвонила трижды, и сердце Шевцова снова защемило — он почувствовал, что это их давний тайный знак.
Дверь отворилась. Шевцов невольно охнул, окинув взглядом выросшую на пороге громадную фигуру, и впрямь будто вырубленную из скалы. Барни Кемп походил на викинга из скандинавских саг — в ореоле курчавых светлых волос блестели проницательные синие глаза, квадратный подбородок выдавался вперед. Широкий нос и слишком полные губы немного портили его внешность — Кемп не был красив, но от него исходили волны спокойной уверенности и доброты. Присутствие этого человека как-то сразу вселило покой в душу Шевцова. Он безоговорочно поверил Шерон: на Барни можно положиться.
— Проходи, Шерон, — пригласил Кемп. — И вы, мистер Шэфцофф… Уж не буду притворяться, что я вас не узнал.
Он протянул Шевцову огромную, как лопата, лапищу и стиснул ладонь космонавта так, что едва не переломил ему кости.
Квартира Кемпа состояла из пяти или шести комнат — в дальние коридоры Шевцов не заглядывал, потому что хозяин повел их в сверкающую чистотой и панелями неведомых приборов большую кухню, увешанную фотопортретами ливерпульской четверки. Они уселись за некрашеный деревянный стол. Ни о чем не спрашивая, Кемп поставил перед ними бокалы, налил виски и тяжело опустился на застонавший под ним стул.