Напротив как раз похрапывал свободный лихач. Он проснулся, послышав заветный возглас, замахал головой и, наконец, завидев Канторович, ответил.
— Чего изволите, барышня?
— На Литейный, к зданию Центрального военно-промышленного комитета!
— Доскачем, цоканья коня не услышите! — извозчик помог Анне забраться в коляску.
А там…
Там тоже был букет — но уже роз. Кто-то, наверное, забыл.
— Забыли тут у Вас, цветы, милейший.
Канторович снова вдохнула аромат подснежников. Нет, она совершенно не понимала, как можно оставить цветы…Это сущее варварство!
— Не забыли, барышня! — рассмеялся извозчик. — Меня Их Благородье просили передать Вам…Ну то есть я только счас понял, что эт Вы. Даме он просил передать, которая тоже с цветками выйдет. Ну вот это Вы…
— Офицер? Гвардии? Георгиевский кавалер? И рука левая на перевязи?
Всё это казалось сказкой. Тот рыжий молодец, оказывается, умнее, чем она подумала. Что за встреча! Но неужели он увидел её раньше, чем она зашла в этот раз в "Привал"? Может, он уже видел её здесь: Анна ведь частая посетительница кафешантана. Значит, у неё появился новый поклонник! Да, таких у неё прежде не было…
— Надеюсь, я сумел Вам угодить, — внезапно раздавшийся голос, приятный, твёрдый, полный уверенности в себе, раздался совсем близко.
Канторович, ушедшая было в размышления, взмахнула головой, стряхивая тягостные думы — и увидела рядом с коляской того самого офицера.
Он улыбался, открыто, но нешироко. Так, будто справился с порученным командованием заданием, и ждал похвалы (а может, и повышения в звании).
— Да, признаться, эти цветы оказались полной для меня неожиданностью, — наконец нашлась, что ответить, Анна.
— Ваше благородье! Передал в лучшем виде! — довольно воскликнул лихач. — Барышня, прикажете ехать на Литейный? Или куда ещё…
Канторович не видела глаз извозчика, иначе бы заподозрила неладное.
— Вы не против, если я составлю Вам компанию? Мне как раз хочется посмотреть на город. Я так давно в нём не был…Война…Всё война…
— Что ж, не откажусь от Вашей компании. Хотя бы из-за роз, — рассмеялась Анна. — Но как Вас зовут?
— Дмитрий Бобрев, лейб-гвардии Финляндского полка поручик, к Вашим услугам!
Офицер цокнул каблуками, взял под козырёк — а через мгновение уже оказался в коляске рядом с Канторович.
— Лихач, трогай! Двугривенник сверху за бережную езду! — лихо скомандовал гвардеец.
Анна так улыбалась…
"Она прекрасна, — словил себя на мысли расточитель. — Она прекрасна"
Он смотрел, как она вдыхает аромат цветов. Краешек её губ играл натянутой струной, широко раскрытые глаза любовались то розами, то подснежниками. А рука…Её тонкая лева рука постоянно теребила волосы: сперва пальцы касались краешка бровей, затем ноготки танцевали на локонах, останавливались у виска — и всё начиналось снова.
— Благодарю Вас за столь прекрасные цветы, — наконец Канторович повернула голову.
Прядка упала на её глаза. Девушка, смеясь, поправила непослушные волосы.
— Пустое. Они вряд ли сравнятся с их хозяйкой.
Офицер ничуть не кривил душой: с каждым мгновением он всё лучше понимал, что желал бы осыпать комплиментами Канторович. Самые прекрасные слова в мире — и те должны были поблекнуть по сравнению с тенью этой девушки. Неужели он влюбился, как шестнадцатилетний юнкер? А что, почему бы и нет? Только…это помешает службе…Очень сильно помешает…
— Я, признаться, обратил на Вас внимание ещё несколько дней назад. Вы тогда беседовали…на повышенных тонах с неким господином в мундире министерства внутренних дел. И мне подумалось, что Вам требуется хоть какое-то отдохновение…Я, наверное, говорю несколько путано?
Он, контрразведчик со стажем, не боявшийся лично участвовать в арестах вражеских шпионов, стушевался. Что творит красота! Даже выученная загодя речь показалась ему теперь жалким монологом и третьесортной пьески.
Анна закрыла глаза и улыбнулась.
— Нисколько, — она открыла свои глаза-озёра, и взгляды двух людей соединились. — Вы говорите от чистого сердца, мне это нравится. А тот человек…Да…Его надо забыть…
— Какие же у Вас прекрасные глаза… — вырвалось у Бобрева.
И — удивительное дело — Канторович зарделась.
— Благодарю Вас… — она опустила очи долу.
Рука её теребила волосы: Анна нервничала, заметно нервничала.
— Н-н-ноо! Приехали! — наконец воскликнул лихач. — Пожалте, господа хорошие, довезли в лучшем виде!
— Вы были правы, милейший: я не заметила стука копыт, — не поднимая взгляда, сказала Канторович. — Вы…
Она не находила слов: так не хотелось расставаться с этим офицером, таким милым и славным, таким добрым и честным…
— Мы ещё встретимся? — сама того не желая, спросила Канторович, зарывшись в цветы.
— Я Вас буду ждать здесь…Вы ведь, должно быть, где-то здесь служите или живёте?
— Служу…В Центральном военно-промышленном, — легонько кивнула девушка.
Наконец, она подняла взгляд.
— Только…не надо цветов, — она улыбнулась.
В уголке левого глаза показалась слезинка.
— Ещё один букет я унести не смогу.
— Я помогу Вам, — офицер быстро нашёлся и подхватил здоровой рукой букеты. — Я помогу. И донесу их, куда пожелаете. Хоть до германской границы!
— До парадной, если Вы так горите желанием, — Канторович повернулась к нему спиной. — Благодарю ещё раз…
Бобреву показалось, что десяток шагов они проделали в одно мгновение, а контрразведчик хотел, чтобы они растянулись на часы, века, лишь бы только не расставаться с прекрасной Анной.
— Я буду ждать Вас здесь, когда Вы освободитесь? — контрразведчик словил себя на мысли, что переступает грань приличия. — Простите мне мою назойливость…
Дмитрий надеялся, что сейчас не покраснел как помидор. Хотя…Лицо такое тепло…Наверное, всё-таки зарделся. Контрразведчик, тоже мне! Задание, видите ли! Как какой-нибудь студентик влюбился!
Но — странное дело — не видел Бобрев в этом ничего плохого.
Канторович бережно приняла букеты цветов и повернулась спиной к Дмитрию.
— К шести часам вечера, — и скороговоркой, стараясь не оборачивать, добавила: — Я буду рада увидеть Вас снова, Дмитрий
— Я буду самым счастливым человеком на свете. Как Ваше имя?
По "легенде"-то он не узнал ещё имени "прекрасной незнакомки".
— Анна! — донеслось из-за уже захлопнувшейся двери.
— Анна…
Мелодия этого имени эхом отозвалась в сердце Дмитрия.
Бобрев молча вернулся в коляску лихача.
— Должен признать, Дмитрий Петрович, я сам уже давно поверил, что Вы влюблены в эту даму. Замечательно работаете, побольше бы нам таких людей.
Эти слова принадлежали извозчику. Не коверкая слов, другим голосом — более серьёзным и высоким — говорил "лихач".
"Надо срочно что-то ответить, срочно!"
— Благодарю. Надеюсь, скоро в нашей службе вовсе перестанет нуждаться Россия, — по-деловому ответил Бобрев.
— К сожалению, враги России никогда не переведутся, так что и нашей службе, разве только под другим названием, вечно работать на благо державы. Работки на наш век хватит! — невесело усмехнулся "извозчик".
— Вы правы, — задумчиво произнёс Бобрев. — Пожалуйста, в штаб. Мне надо подумать. И захватить необходимые средства.
— Эх, прокачу! — воскликнул агент, снова вошедший в роль извозчика. — Ваш Благородь, держи фуражку, сдует! И накинь-ка двугривенник сверху!
— Накину! — расхохотался Дмитрий.
Он хотел казаться со стороны счастливым человеком, нашедшим свою любовь, но на душе его скребли кошки и ухали совы. Какое веселье сейчас? Ведь он влюбился в девушку, которую ему предстоит использовать…
Через час Бобрев уже снова сидел в том самом кабинете, где состоялось совещание четырёх "агентов". На этот раз помещение преобразилось.
Тяжёлые бордовые занавески были задёрнуты, и в комнату без труда проникал солнечный свет. Он отражался на портретах всех шефов Отдельного корпуса жандармов от самого его основания. Люди, запечатленные на холсте, были такими разными, но всё-таки одна деталь объединяла их и делала похожими: служение. Все они служили не за страх, а за совесть России. Какие испытания им пришлось преодолеть? Чем пришлось пожертвовать?