— Да, я согласен с тем, что Кирилл Владимирович как нельзя подходит в качестве регента при цесаревиче, — Родзянко едва удержался от того, чтобы не подпрыгнуть, когда Львов спешно, одним рывком, поднялся со стула и упредил председателя Думы и будущего правительства. — Я уверен, что армия и народ успокоятся и пойдут к победе, зная, что у плеча цесаревича стоит такой человек!
Кирилл изобразил удивление вперемешку с благодарностью на своём лице. Хотя, конечно, особых усилий ему не потребовалось: всё-таки не ожидал от Георгия Евгеньевича Львов он такого шаг. Хотя… Керенского-то нет, и влияния он не оказывает на председателя Земгора. Так что Львов может говорить с чистой душой. Да и благодарность-то в спасении его драгоценной жизни показала себя в полную мощь. Зато план Кирилла вовсю продвигался к намеченной цели….
— Я вполне готов увидеть в качестве регента именно Кирилла Владимировича. Нам нужны именно уверенные люди, знающие, за кем пойдёт народ, — подал голос Милюков.
— Я — за, господа, — Гучков кивнул. Ему импонировала решимость Кирилла во время подавления волнений в запасных батальонах. Но, к тому же, Гучков надеялся кое-чего и для себя получить от будущего регента. Как и все остальные, конечно.
— Я согласен с тем, что империя только окрепнет и пойдёт к победе, если регентом станет Кирилл Владимирович, — Шульгин всё-таки, скрепя сердце, согласился. Он считал, что останься Николай на троне, то страна снова скатится к революции, если война не закончится в ближайшие дни не одержит победу. А это было нечто фантастическое. К тому же всё-таки его начали терзать сомнения насчёт кандидатуры Михаила Александровича, брата Николая, в качестве регента. Он-то никак не проявил себя за прошедшие дни. А стране требовалась жёсткая рука.
Кирилл слушал с выражением радости и благодарности на лице одобрение свое кандидатуры на пост регента, а глубоко в душе презирал "старейшин". Многие из них соглашались, лишь надеясь получить влияние на регента, на власть в государстве, считая, что Кирилл — никто в государственной политике, этакий деревенский староста по сравнению со Столыпиным. Кирилл Романов, возможно, и соответствовал такому представлению, но не Кирилл Сизов. Всё-таки у него были знания, у него была решимость, — и у него был прекрасный план, много раз подтвердивший свою действенность, по действиям в создавшихся условиях и управлению страной. К тому же думцы совершенно не предполагали, что он затеял совершить, и могли лишь только догадываться, что к столице уже потихоньку стягиваются верные престолу части.
Телеграфист нервно отбивал текст телеграммы, ссутулившись под взглядом Великого князя, рядом с которым стоял его ординарец-пулемётчик. А на другом конце проводе граф Келлер, первая шашка России, командир третьего конного корпуса, хмурил брови, тихонько шептал молитвы и вот-вот готов был кинуться прочь из телеграфной будки, вскочить на коня и броситься на Петроград.
"Положение отчаянное тчк императору и его семье грозит опасность тчк в столице подняли бунт запасные батальоны гвардии тчк вот-вот восстанут солдаты соседних городов тчк пытаюсь подавить волнения тчк принял на себя экстраординарные полномочия по указу императора тчк прошу немедля двигаться к Царскому селу с вверенными Вашему руководству частями тчк надеюсь на Вас тчк Бог Вам в помощь тчк"
Густав Маннергейм перевёл дух, ложась на диван, чтобы поспать хоть часок-другой. Положение в Гельсингфорсе стабилизировалось. Немногие части, решившие не подчиниться приказам офицеров, были всё-таки разоружены и заперты в казармах. Бунтующие корабли не смогли воспользоваться орудиями, а их команды или распределили по гауптвахтам, или отправили в мир иной: по закону военного времени действовать иначе было нельзя.
А корабли, чьим командам всё-таки можно было доверять, направились к Петрограду и Кронштадту. Кирилл Владимирович, написав телеграмму, где сообщалось, что император, пока что только устно, передал ему диктаторские полномочия, приказал подавить мятеж матросов в этой крепости на пороге волнующейся столицы. И приказал подавить всеми мерами. Такая же телеграмма пришла и командующему Балтийским флотом, и командирам кораблей гельсингфорской эскадры. Там же сообщалось, что в столице положение хоть и невероятно трудное, но всё-таки порядок вот-вот будет установлен. Также требовалось, чтобы продолжалась информационная изоляция гельсингфорских частей от столицы и предместий. А в конце Кирилл намекнул, что надо сохранять присутствие боевого духа даже при самом худшем развитии событий…
Глава 14
А вечером по городу уже распространялись листовки и газеты с воззванием Кирилла Романова.
Несколько солдат и двое рабочих по складам читали листовку, наклеенную поверх театральных афиш.
"Всем! Всем! Всем! Что делают с нашкодившими детьми родители? Они их порют, но всё-таки прощают. Люди, хватит митинговать, хватит проливать братскую кровь, хватит крушить чужие дома и лавки, втаптывать в грязь хлеб! Враг стоит у ворот. Думаете, германец не дойдёт до Петрограда, до Тамбова, до Волги, до Иркутска, до Владивостока? Ошибаетесь! Враг не успокоится, пока не заставит склониться головы под ярмом чужаков! Вы сами хулили немцев, чьи предки века назад приехали сюда, в Россию. Так как же будут относиться к вам те германцы, что пришли на Русь день, два, три назад? Те, кто по-русски говорить не умеет, кто плюёт на кресты, кому всё равно, что ты гнёшь спину на заводе, исходишь потом, идя за плугом, умираешь от жара пекарского! Они во что ни ставят труд людской, им важна только выгода, прибыль, деньги, что они заработают! Они отнимут ваш хлеб, то немногое, что вы приносите голодным и замёрзшим детям, чтобы накормить своих солдат, что убивают ваших братьев, детей, отцов!
Но наши солдаты ещё воюют, они истекают кровью на фронтах, мёрзнут в Румынии и Прибалтике, стоят насмерть на полях Украины и в лесах Белоруссии! И вы бьёте им в спину? Вы плюёте на то, что ваши соотечественники гибнут, оберегая вас, храня от германцев и турок, вам всё равно, что сотни их гибнут, не получая винтовок и патронов с заводов, который вы покинули! Вы плюёте на то, что тысячи наших солдат попадают в плен, преданные теми людьми, которых вы хотите освободить из тюрем! Вы плюёте на то, что идёте за людьми, которые призывают к концу этой войны и началу новой, со своим же народом! За мир без аннексий и контрибуций?! Но за что вы тогда сражались, за что бились эти годы, за что гибли ваши братья, дети, отцы, друзья? Ради чего вы работали на пределе своих сил?! За победу! За свободу нашей страны от ига германца и турка! За свободу братских народов и шанс вздохнуть свободно, не оглядываясь на голодного до вашего хлеба и ваших жизней соседа! Вы дрались за землю и волю! И теперь — вы от неё откажетесь? Откажетесь от тех трудов, от пота и крови, пролитых вами за прошедшие годы? Откажетесь от погибших родственников? Откажетесь от свободы? От своей земли? От своей веры? От уверенности в завтрашнем дне? От заветов отцов и дедов? Ради чего?! Ради немецкого ига и голода? Одумайтесь!
Русские люди, петроградцы, всех, кто вернётся в свои дома и на свои заводы, всех, кто прекратит бить в спину солдатам своей страны, бить в спину соотечественникам, что вот-вот подарят величайшую победу своей стране, каждому её жителю, всех таких простят, обо всех их выступлениях забудут, простят!