— Сводку с Северного фронта? А откуда же… — Бобрев мигом закрыл рот, так быстро, что даже были явственно слышны клацнувшие зуб. — Да, она мне известна. Фронт стоит, а люди гибнут. Скорей бы это всё закончилось, что ли.
— Замечательно, сударь, думаю, Вам уже ни к чему ждать гостя.
— О, да, я того же мнения, — Бобрев напрягся. И правду, ждать никого уже не стоило: гость пришёл — он сидел как раз напротив старшего лейтенанта.
Дмитрий Петрович весь напрягся.
— Давайте пройдёмся, Дмитрий Петрович? Здесь так душно и людно, — этот странный гость не отрывал своих глаз от Бобрева.
— И вправду, душно здесь, душно. Прошу, — Бобрев оставил несколько монеток на водку половому, поднялся из-за стола и двинулся к выходу. — Нехорошо даже. Снова бы на море, чтобы ветер дул прямо в лицо!
Незнакомец оставался у старшего лейтенанта прямо за спиной. Оба вышли из кафе-шантана и побрели по улице.
— Ваше предложение всё ещё остаётся в силе, Дмитрий Петрович? — издалека начал незнакомец.
— Думаю, что да, господин….
— Зовите меня Иванов Иннокентий Викторович. Запомните, Дмитрий Петрович? — улыбнулся белозубой улыбкой незнакомец. По мнению Дмитрия Петровича, из этого типа был такой же Иванов, как из Бобрева — Шмайсер. Но свои мысли на этот счёт он оставил при себе.
— Благодарю, постараюсь не забыть, память пока что не подводила, к счастью.
— Замечательно, — Иванов произнёс это слово протяжно, смакуя каждый звук. — Скажите, Вы правда считаете добытую Вами информацию стоящей своих денег?
— Более чем, — мечтательность Бобрева куда-то улетучилась, он весь напрягся, посерьёзнел. — Думаю, что мне даже придётся попросить на тысячу рублей больше. Знаете, вся эта инфляция, нервы…
— Думаю, с этим никаких проблем не будет. Если, конечно, Ваши сведения стоят того.
"Да, хватка у этого Иванова точно не из слабых. Всё время к делу требует перейти. Ну уж потерпи, милчеловек, потерпи" — подумал Бобрев.
— Думаю, что стоят, и много больше. Если хотите, могу намекнуть Вам, что я хочу сообщить. А Вы уж подумайте, стоит за это платить или нет.
Иванов не остановился, но Бобрев сразу уловил то, что походка его стала менее спокойной.
— Был бы очень признателен.
Вообще-то Бобрев уже дал понять, ещё в прошлый раз, что его сведения стоят немалых денег.
— Только сперва, знаете, хотелось бы апперетивчика. Мало ли…
— Дмитрий Петрович, а Вы не самый простой человек, как я погляжу, — Иванов улыбнулся одними тонкими, как лезвие стилета, губами. — Думаю, Вас устроит?
Пачка банкнот как-то незаметно перекочевал в руки Бобрева.
— Что ж, премного благодарен. Итак, середина августа четырнадцатого года, бедный-бедный кораблик "Магдебург" сел на мель, сдался нашей эскадре, а на его борту нашли несколько интересных, невероятно интересных книжек. Мне продолжать, Иннокентий Викторович, или я могу сразу получить все причитающиеся мне средства?
— Без сомнения, Дмитрий Петрович, — ещё несколько весьма и весьма объёмистых пачек. — Только ответьте, отчего же Вы, морской офицер, пожелали с нами сотрудничать?
— Карты, проклятые карты, — развёл руками Бобрев. Банкноты уже нашли себе тёпленькое местечко за пазухой.
— Карты, вино и дамы погубят империю, Дмитрий Петрович, вот увидите, — оскалился Иннокентий Викторович. — Но — продолжайте, продолжайте, я Вас внимательно слушаю.
— Ах, да! Так вот, в одной интересной книжечке, которая попала в наши руки, была тааакая интересная таблица. Или её ещё можно назвать шифром. Да, точно, это была сигнальная книжка. Так вот, эта книжка сейчас находится не только в руках Балтийского флота — но её читают где-то там, на берегах Туманного Альбиона. Думаю, эта информация как раз стоила своих денег. Иннокентий Викторович, прошу меня простить, мне следует поторопиться. В собрании меня хватятся через полчаса. А так…я вроде как и не покидал своей квартиры, сидел и пил от радости вино, заняв деньги на оплату карточного долга у своего давнего друга. А взамен оставил ему расписочку, такую маааленькую…
Теперь уже в руки Иванова попали листки с какой-то тарабарщиной. Но одного взгляда на пляшущие мазурку буквы Иннокентию Викторовичу хватило, чтобы сказать:
— Надеюсь, Ваша дружба с ним продолжится, Дмитрий Петрович. Вы бы не хотели ещё немного заработать? — этот Иванов не желал выпускать такую рыбку из рук. Всё-таки не каждый день господа из Балтийского флота сообщают, что ключ к шифрам германского флота находится в руках у англичан. Теперь много вставало на свои места. Подозрения подтвердились, теперь о них нужно было только сообщить "наверх".
— Может быть, может быть. Я бы не отказался от любезности этого давнего друга и в дальнейшем. До встречи, Иннокентий Викторович. Думаю, Вы знаете, как меня найти.
— Я дам о себе знать, Дмитрий Петрович, когда у Вас появится возможность снова получить взаймы у этого друга…
— Как считаете, он что-нибудь подозревает? — восковое лицо, чем-то неуловимо похожее на лик молодого Горького. Те же усы, похожая причёска, глаза с прищуром, скромный пиджак. Только
Уже немолодой Сергей Васильевич Зубатов. После отречения царя в пользу своего сына он попросился на службу — снова. Почувствовал, что нужен, необходим сейчас стране. Зубатов боялся, что монархия может вот-вот рухнуть. Только Сергей Васильевич не ожидал, что его поставят главой петроградского отделения только-только образованной Службы Императорской Безопасности. Сейчас он разговаривал с одним из самых ценных агентов Службы, только что вернувшегося с блестяще выполненного задания.
— Может быть, ему в голову и закрались какие-либо подозрения, но со временем они уйдут.
— Что ж, надо продолжать работать в этом направлении. Будем работать с удвоенной энергией: лично регент следит за успехами нашей работы! Вам выпала огромная честь!
— Благодарю, но я просто исполняю свой долг, Сергей Васильевич…
Глава 28
Солдаты были только-только от котла. Поев чечевицы и немного селёдки, вспоминая с некоторым вожделением "сытное былое" — гречневую кашу с мясом — построились в шеренги. Правда, со стороны этот строй уже не производил прежнего впечатления, одежда поношенная, сапоги просили каши, сумрачное выражение на лицах. Да и грязь повсюду…
Да-с, такой была вторая стрелковая бригада Северного фронта. Великий князь Николай Николаевич, скорее всего, пришёл в ярость при виде этого, пожелал бы дать по морде кому-нибудь из солдат, обругать начальника, заодно обкостерив офицеров. Но сейчас перед этим строем стоял не Николай Николаевич, и не Рузский — сейчас перед ними стоял Лавр Георгиевич Корнилов. Это было второе его выступление перед солдатами.
— Я сомневаюсь, что ещё кто-то не знает о подавлении мятежа в Кронштадте. Предавшие долг и честь Родины, матросы, не нюхавшие пороха, не ходившие в атаку на германские окопы, не бившие немца — отказались воевать. Да они вообще, воевали? Нет! Но пока вы все проливали кровь во имя своей страны и своих семей, эти изменники убивали своих офицеров — и понесли должное наказание. Весь мир узнает о том, как низко пали матросы Кронштадта, уподобившись зверям! С ними спелись и запасники батальонов столичного гарнизона. Они тоже не захотели воевать, ни разу не увидев вражеских окопов! Им плевать, как вам, русские люди, здесь тяжело! Они хуже немцев, они хуже изменников, они хуже людей! С такими у нас разговор короткий! — командным голосом вещал Корнилов, глядя на построившихся стрелков.
Позади Корнилова как раз затравленно озирались по сторонам окружённые караульными люди, человек сто. Некоторые из них, правда, с усмешкой, а то и с ненавистью смотрели на вещавшего Корнилова, на солдат, на свою стражу.
— Теперь всех трусов, дезертиров, предателей, которым захочется бросить своих фронтовых товарищей, предать царя и отечество, дорога в штрафной батальон. Такие люди будут искупать свою измену кровью. Германской. Или своей, — Корнилов особо выделил последнее. — И уж можете поверить, пощады к таким людям не будет никакой.