— Я буду ждать Вас здесь, когда Вы освободитесь? — контрразведчик словил себя на мысли, что переступает грань приличия. — Простите мне мою назойливость…
Дмитрий надеялся, что сейчас не покраснел как помидор. Хотя…Лицо такое тепло…Наверное, всё-таки зарделся. Контрразведчик, тоже мне! Задание, видите ли! Как какой-нибудь студентик влюбился!
Но — странное дело — не видел Бобрев в этом ничего плохого.
Канторович бережно приняла букеты цветов и повернулась спиной к Дмитрию.
— К шести часам вечера, — и скороговоркой, стараясь не оборачивать, добавила: — Я буду рада увидеть Вас снова, Дмитрий
— Я буду самым счастливым человеком на свете. Как Ваше имя?
По "легенде"-то он не узнал ещё имени "прекрасной незнакомки".
— Анна! — донеслось из-за уже захлопнувшейся двери.
— Анна…
Мелодия этого имени эхом отозвалась в сердце Дмитрия.
Бобрев молча вернулся в коляску лихача.
— Должен признать, Дмитрий Петрович, я сам уже давно поверил, что Вы влюблены в эту даму. Замечательно работаете, побольше бы нам таких людей.
Эти слова принадлежали извозчику. Не коверкая слов, другим голосом — более серьёзным и высоким — говорил "лихач".
"Надо срочно что-то ответить, срочно!"
— Благодарю. Надеюсь, скоро в нашей службе вовсе перестанет нуждаться Россия, — по-деловому ответил Бобрев.
— К сожалению, враги России никогда не переведутся, так что и нашей службе, разве только под другим названием, вечно работать на благо державы. Работки на наш век хватит! — невесело усмехнулся "извозчик".
— Вы правы, — задумчиво произнёс Бобрев. — Пожалуйста, в штаб. Мне надо подумать. И захватить необходимые средства.
— Эх, прокачу! — воскликнул агент, снова вошедший в роль извозчика. — Ваш Благородь, держи фуражку, сдует! И накинь-ка двугривенник сверху!
— Накину! — расхохотался Дмитрий.
Он хотел казаться со стороны счастливым человеком, нашедшим свою любовь, но на душе его скребли кошки и ухали совы. Какое веселье сейчас? Ведь он влюбился в девушку, которую ему предстоит использовать…
Через час Бобрев уже снова сидел в том самом кабинете, где состоялось совещание четырёх "агентов". На этот раз помещение преобразилось.
Тяжёлые бордовые занавески были задёрнуты, и в комнату без труда проникал солнечный свет. Он отражался на портретах всех шефов Отдельного корпуса жандармов от самого его основания. Люди, запечатленные на холсте, были такими разными, но всё-таки одна деталь объединяла их и делала похожими: служение. Все они служили не за страх, а за совесть России. Какие испытания им пришлось преодолеть? Чем пришлось пожертвовать?
— Размышляете? Это хорошо.
Спиридович вошёл в кабинет незаметно, дверь даже не скрипнула.
— Сегодня мне удалось наладить контакт с одним человеком из списка, — рапортовал Бобрев.
— Это хорошо, очень хорошо. С кем именно? — Александр Иванович занял место подле контрразведчика, принявшись рассматривать портреты.
— С Анной, — голос на долю секунды задрожал, но Бобрев справился с собой. — Канторович, секретарём Винавера,
— Это замечательно.
Спиридович повернул голову и заглянул в глаза Дмитрию.
— Дмитрий Петрович, помните: не стоит чрезмерно близко сходиться с агентами. Это чревато трудностями. Доверять им тоже не следует. К сожалению, я ожёгся на этом, и не однажды, — вздохнул Александр. — Но, признаться…Если у Вас нечто серьёзное в сердце — то Бог Вам в помощь. Я буду рад, если кто-то из нас всё-таки сможет обрести семейное счастье.
Спиридович был несчастен в браке…
Дыхание Бобрева сдавило.
— Вы…
— У Вас всё на лице написано. Я видел фотокарточку Канторович. Признаться, будь лет на двадцать моложе, я бы…Ну да ладно. Предупреждаю Вас: это слишком опасно. Она вряд ли поймёт то, что…
— Я её использую? Возможно. Но я надеюсь, что мне не придётся ей об этом говорить.
— Придётся. Вы же, наверное, назвались лейб-гвардии офицеров? Не так ли? — Спиридович понимающе улыбнулся, оглядывая "маскировочный" наряд Бобрева. — Да и не могли Вы сказать, что служите в контрразведке. Тогда всё дело могло пойти насмарку. Как Вы с нею объяснитесь? Если Вы не просто влюбитесь в неё, а полюбите — Вы же ведь захотите раскрыть себя, рано или поздно. К чему это приведёт? Она подумает, что Вы обманывали её всё это время, причём врали не только об имени и службе, но и о многом другом. Она подумает не Бог весть что.
Александр Иванович подыскивал нужные слова.
— И будет права, во всём права. Служба — дело одинокое. Мы не можем найти понимания даже в самых близких нам людях. Вы даже не знаете, как первая моя жена воспринимала то, что я делаю…
Тень упала на лицо Спиридовича.
— Мой Вам совет. Если сможете — забудьте её, как только дело будет сделано.
— А если не смогу? — Бобрев всем телом подался вперёд.
Собеседник невесело усмехнулся.
— Тогда желаю Вам терпения, счастья и удачи, последнего — в особенности. Вы ещё очень молоды, чтобы разобраться во всём без участия фортуны.
Спиридович повернулся и хотел было уйти, но Бобрев его остановил.
— Александр Иванович, можно спросить Вашего совета? Не в службу, а в дружбу, — контрразведчик замялся.
Бывший начальник личной охраны царя повернулся. На лице его играла шальная улыбка.
— Вы хотите узнать, как расположить её к себе? Как добиться её благосклонности, — и, прочтя по лицу Бобрева утвердительный ответ, продолжил. — Нет ничего проще! Первый совет: никого не слушайте и полагайтесь только на своё сердце. Оно подскажет Вам верную дорогу. Что, хотите ещё советов?
Дмитрий кивнул.
Спиридович — впервые за долгие годы — улыбался от чистого сердца. Наверное, он был счастлив помочь хоть кому-то из числа "бойцов невидимого фронта" обрести личное счастье. Ведь это самое ценное — наравне со служением Родине — что есть у человека…
Едва Анна Канторович вышла из здания комитета, как принялась оглядываться по сторонам, ища глазами того офицера, Александра. Она постоянно думала о нём в тот день, даже Винавер заметил, что с секретаршей что-то не так.
— Милочка, уж не заболели ли Вы?
Он просто ещё не видел букеты.
— Нет, Максим Моисеевич, всё в порядке, просто…
Нос наконец-то принюхался. Умные глаза Винавера пронзили Канторович.
— Анна Павловна, комната прямо-таки благоухает цветами. Духи? Нет…Вам случайно не подарили цветы?
Юрист-цивилист, недавно отпраздновавший свой пятьдесят четвёртый день рождения, поднялся из-за стола и подошёл к окну. Он отдёрнул занавеску — и прямо перед его взором оказались букеты, стоявшие в вазах.
— О, милочка, у Вас новый поклонник. Вот отчего Вы так взволнованы. Ну что ж, очень хорошо, очень! Авось найдетё наконец себе пару. Пора, пора, столь прекрасная девушка просто не имеет права оставаться в одиночестве. Ну же, расскажите мне о нём, мне интересно!
Старый еврей и один из старейших кадетов, великолепный специалист по гражданскому праву, он опустился на стул напротив Анны Павловны. Он ждал любопытнейшего рассказа. И дождался.
— Мы встретились с ним в "Привале комедиантов"…
— Анна, простите, что заставил Вас ждать, — раздался долгожданный голос откуда-то справа.
Канторович развернулась. Голова её сделала немыслимый пируэт, а лицо…Лицо преобразилось. Задумчивость мигом слетела с него, глаза засияли, а улыбка озарила всё вокруг. Бобрев не удержался от того, чтобы не улыбнуться в ответ.
— Позвольте принять у Вас букеты? Клянусь, я не дам их в обиду, — рассмеялся Бобрев.
— Да, пожалуйста, — букеты перекочевали в здоровую руку Дмитрия Петровича.
При этом Анна коснулась ладошкой кожи Бобрева, и его будто молния ударила: прикосновение было таким тёплым, таким нежным!
— Анна, скажите…А Вы любите прогулки по набережной, улицам Петрограда?
Канторович подняла премилый носик кверху, приложила пальчик к губам, сделала серьёзное выражение лица — а через считанные секунды, радостно улыбнувшись, ответила: