К тому же за несколько недель до наступления, этак за пять или шесть, проводились земляные работы, благодаря которым удавалось подобраться к вражеским окопам на расстояние в двести-триста метров. Конечно, германская воздушная разведка с лёгкостью обнаруживала всё эти работы, скопление резервов…Но ничего точного сказать было нельзя: практически одинаковые подготовительные работы велись сразу в двадцати-тридцати местах, артиллерию до последнего не сосредотачивали, да и особо не собирались: ставку делали на прокладывание "напалмовых дорожек". Только за несколько дней до начала боевых действий на передовую были переброшены войска, которым предстояло принять участие в наступлении. Тогда же прибыла и артиллерия: хорошо замаскированная, расположенная на заранее определённых участках.
Великий князь Кирилл Владимирович наладил производство напалма в конце марта чуть ли не в полевых условиях, на импровизированных заводах. Скрыть от противника эту деятельность удалось благодаря крохотным масштабам производства: Главковерх настоял на том, что запасов напалма должно хватить для прорыва. А в дальнейшем производство этого вещества уже не надо будет скрывать — весть о нём и так разойдётся по всему миру после весеннего наступления армии — и можно будет наладить широкомасштабное изготовление.
Та же самая картина, что и у балтийского побережья, была и на других участках Северного фронта: пять или семь "Муромцев" торили огненный шлях сквозь вражеские позиции, и в образовавшиеся зазоры устремлялись все наличные силы. Вот только жаль, что этих бомбардировщиков на Северном фронте было всего лишь на четыре "зазора" — остальные самолёты были нужны для Босфорской операции или для поддержки других фронтов, всё-таки весь Восточный фронт отдал для Черноморского флота большую часть "Муромцев".
Общее наступление подготавливалось по плану Луцкого прорыва, но в гораздо более широком масштабе. Юго-Западный фронт, которому теперь отводилась роль "первой скрипки" (в шестнадцатом году Западный фронт назначался основным, но там никаких активных действий не было), стал ареной для Кирилла — там он решил опробовать и новое вооружение, и новую тактику. Австрийцы должны были почувствовать на себе удар штурмовых отрядов. Жаль только, что катастрофически не хватало времени и нужного вооружения для создания этих формирований. Но приходилось обходиться тем, что было в наличии.
Вообще, оборона противника на Юго-Западном фронте была "что надо". Окопы были даже выше человеческого роста, убежища основательно врыты в землю и защищали даже от тяжёлых снарядов, имея сверху по два ряда брёвен, присыпанных землёю. Иногда вместо дерева можно было увидеть железобетонные строения, внутри которых было даже комфортно, по масштабам военного времени, во всяком случае. Обитые досками стены и потолки, дощатые или глинные полы, получалась комната шагов в десять в длину и шесть в ширину. В окна, те, где это было возможно, вставлялись стеклянные рамы. Из утвари — складная железная печь, нары, полки. А для командиров: помещения из трёх-четырёх комнат, с кухней, крашеными полами, оклеенными обоями стенами.
Перед линией обороны — несколько линий колючей проволоки. Мины, бомбы, электрический ток: здесь была оборона не слабее, нежели та, что пробивали во время Луцкого прорыва.
"Муромцы", едва миновав гибели под обстрелом пушек, пулемётов и даже винтовок, пробили узкие "напалмовые дорожки" и здесь. Один из аэропланов внезапно остановился в небе, а потом сорвался в крутое пике. Похоже, то ли техника отказала, то ли его всё-таки достали с земли. Пилот не успел даже воспользоваться парашютом Котельникова: "Илья Муромец" был слишком низко над землёй. Это был первый русский, погибший от напалма…
Запаса нового оружия не хватило, чтобы прорвать в достаточном количестве мест фронт. Зная об этом, ещё на рассвете начался массированный обстрел артиллерией вражеских окопов, так, что первая линия укреплений быстро прекратила существовать. Отстрелявшись, орудие наводили на другую цель — и снова начинался ад. Естественно, австрийское командования, памятуя о событиях прошлого года, попыталось организовать отход войск в глубину. Во время Луцкого прорыва лишь немногочисленные доты и бункеры оказались нетронуты, но их "гарнизоны" быстро сдавались в плен. Иначе убежища превратились бы в братскую могилу: достаточно было нескольких гранат и около литра бензина, залитого во взорванный куб вентиляции. После наполнения бензиновыми парами дота внутрь просто бросалась граната, создававшая настоящий огненный смерч.
Надо было отдать противнику должное: живую силу он сохранил, а заодно и запросил подкреплений. Правда, практически все свободные силы были уже на Северном, Западном фронтах и во Франции…
А вот вторую линию обороны брали уже далеко не одной артиллерией. На прорыв шли "руссо-балты", броневики с зубцами на торцах бронелистов, рвавшие на ходу колючую проволоку. Пока на вражеские укрепления сыпались снаряды, несколько бронеавтомобилей прорезали проволочные заграждения, разворачивались и открывали пулемётный огонь по окопам. Пока пули били по бронелистам, от одной воронки до другой бежала штурмовая группа. Три десятка человек, самые смекалистые и умелые солдаты и офицеры, вооружённые автоматами Фёдорова, новыми карабинами и пистолетами-пулемётами, нёсшие немалый заряд взрывчатки и по несколько канистр. Миновав таким образом зону поражения соседних дотов и выйдя к "жертве", штурмовой отряд быстро-быстро подбегал к укреплению, проделывал уже упомянутую операцию с вентиляционным кубом и переходил к другому. Правда, на первых порах возникали большие трудности: штурмовые отряды только на учениях отрабатывали тактику взятия дотов, а в бою использовали её впервые. Но с каждым новым взорванным дотом дело налаживалось. Да и не последнюю роль сыграл "позаимствованный" опыт. Пленным германским офицерам, которым уже приходилось использовать похожую тактику, выпала "почётная доля" стать учителями первых штурмовиков. Конечно же, не от хорошей жизни…
Австрийцы не смогли удержать линию оборону: уже в нескольких десятках местах произошли сильные прорывы, создавалась угроза окружения значительного числа пехотных частей. Однако враг всё-таки решил предпринять контратаку конными и стрелковыми частями, собранными в кулак. Пятнадцать тысяч сабель и тридцать тысяч штыков, "заслонивших" один из северных прорывов. Кавалерия должна была зажать в тиски ударные отряды, "локализовать", а между тисками ударила бы пехота.
Сражение вышло бы по-настоящему красивым. Ударная группа, чей целью был прорыв на несколько десятков вёрст на северо-запад, для соединения с наступавшими силами Западного фронта, "наткнулась" на мощный заслон, превосходивший её раз в пять по количеству сабель и примерно на пять тысяч штыков.
Начался встречный бой на поле, окружённом холмами. Высоты на флангах занять еле-еле успели, расположив там несколько лёгких орудий, доставленных кавалеристами. А вот впереди… Впереди залегла вражеская пехота. Бить в лоб — полегло бы слишком много людей, да и времени потеряли бы уйму.
На фланги уже вот-вот должна была насесть вражеская кавалерия, ударяя по скованным боем стрелкам…
Командир конных стрелков австрийского ландвера, высоченный усач, с ироничной улыбкой поглядывал на русские орудия, которые наивные простачки оставили практически без охраны. Естественно, пушки нужно было захватить, повернуть против оказавшихся в низине русских пехотинцев и этим ещё сильнее отбросить врага прочь, а может, даже ударить по линии обороны врага.
Конные стрелки почти успели добраться до пушек. Почти — потому что на их пути будто бы из ниоткуда выросли глупо выглядевшие здесь, в бою, рессорные коляски.
— Die Bettler, — осклабился австриец. Он подумал, что Россия настолько обеднела, что танки решила заменить жалкими телегами…
Это была последнее мгновение в жизни того австрийца: пулемётчики, уютно расположившиеся на колясках, накрыли шквалом огня наступавших кавалеристов, быстро уходя из-под вражеской атаки. Уметь тут особо нечего было: многие солдаты не одну сотню раз ездила на телегах и колясках, сами ими правили, так что навыки были о-го-го!
А кони и люди падали на землю, убитые или раненые, накрывая подножие холма саваном из трупов…