— Тогда ваши братья, господин, не пытались вступиться за сикхов?
— Не пытались и сейчас не стали бы пытаться.
Али неожиданно взорвался:
— Для вас только христиане — люди! На всех остальных вам наплевать, пусть режут кого угодно, вы и пальцем не пошевелите. Есть ли в вас хоть капля благородства? — Али замолчал так же неожиданно, как и взорвался. Под пристальным, холодным взглядом Дмитрия в нём словно что-то надломилось.
Командор выдержал паузу и тихо-жёстко спросил:
— Ты всё сказал?
— Да, — буркнул Али, глядя в стол.
— Теперь скажи: ты зачем с нами пошёл?
Али молчал.
— Напомню: ты пошёл с нами для того, чтобы защищать индийских христиан. Ты помнишь о том, что я не хотел тебя брать?.. Я спрашиваю: ты помнишь?!
— Да.
— Теперь последний вопрос: ты воин или сентиментальная барышня-правозащитница, страдающая склонностью к истерии?
Али окончательно обмяк:
— Простите, господин.
Все за столом напряжённо молчали, понимая, что сейчас только командор имеет право говорить. И командор заговорил:
— Поясню нашему другу Али, его преподобию и всем братьям: горстка тамплиеров не может защищать весь этот мир от него самого. И не считает нужным! Сегодня мы поможем сикхам против шиваистов, а завтра сикхи начнут резать шиваистов. Мы опять должны помочь? Мы что, наёмники? Мы — рыцари Христа и Храма, мы делаем своё дело — защищаем христиан. Если завтра среди далитов-христиан окажутся сикхи, мы не прогоним их, не лишим нашей защиты, не станем делить людей на чистых и нечистых. Но в чужие свары мы ввязываться не будем. Всё.
Подчинившись неожиданно возникшему желанию, Сиверцев встал и в гробовой тишине спокойно произнёс:
— Деус вульт.
Все так же встали и дружно-тихо сказали:
— Деус вульт.
Князев сел, за ним — все остальные. Выдохнув, командор сказал:
— Теперь вернёмся к делам. Отец Джеймс, вы можете сказать, когда и где «Баджранг» готовит главный удар?
— Если ничего не изменится, то на день независимости Индии — через три дня. Вероятнее всего в Городе — это милях в десяти от нас. Там уже сейчас собираются поклонники Кали. Их будет, по нашим прогнозам, 2–3 тысячи. В Городе компактно проживают далиты-христиане — около 4 тысяч. Далиты всегда безоружны. Они по натуре вообще не драчуны. Уже не первую тысячу лет далитам запрещают даже прикасаться к оружию. Их и вооружать бесполезно — они боятся орудий убийства не меньше, чем убийц. Может быть, именно поэтому они — добрые христиане. Просто позволят себя перебить и всё.
— Это камень в наш огород? — грустно улыбнулся моряк.
— Ты ещё на мою голову? — оборвал его Князев.
— Простите за невольную бестактность, — извинился священник. — Милитес Христи это милитес Христи. Я отношусь к вам с огромным уважением. Очень надеюсь на вас. Последнее время я в ужасе. Не за себя боюсь. С радостью принял бы смерть за Христа, но ведь они не убьют меня, думаю, что совсем не тронут. И сестёр не убьют. Осквернят и оставят в живых. Они почти никогда не убивают монахинь, понимают, что смерть для них предпочтительнее. Они знают так же, что монахиня не может наложить на себя руки. Ах, если бы мы все погибли — отправились бы вместе ко Христу, я и мои дочки. И сразу же всё, что мы претерпели на земле, перестало бы иметь значение. Но как мы тут будем все вместе жить, после того, что они устроят? Я ничего не могу для них сделать, я — их главный защитник, никак не могу их защитить. Это ощущение бессилия — ужасно. Мы с дочками помолились, и Господь послал нам вас.
— Много у вас сестёр? — спросил Князев.
— Восемь.
— Вы ждёте нападения на монастырь в ближайшее дни?
— Перед тем, как устроить массовую бойню в Городе, они планируют серию мелких акций.
Наш монастырь — идеальная цель. Это может быть завтра — послезавтра.
— Значит, мы прибыли вовремя.
— Завтра с утра я служу мессу. Придёте?
— Нет, отец Джеймс. Вы знаете — мы не можем.
— Да, я знаю. Вы придерживаетесь греческой ортодоксии. Вам нельзя молится с нами. Такие у вас правила.
— Не обижайтесь, отец. Вы знаете, как мы вас уважаем. Но именно сейчас, когда мы защищаем христиан-католиков, для нас очень важно остаться собой. А то в вашем религиозном море очень легко берега потерять. Да и ни к чему моим парням ваших сестёр смущать. Сёстрам так и скажите: гости смущаются.
— Вы очень мудрый человек, Дмитрий.
— Я? Нет. Я Божий. Грешный, но Божий.
Князев обратился к своим:
— Братья, у меня для вас радостная новость. Из нас только я имею белый плащ, но предстоят бои, кровь, может быть, смерть. Я выпросил у магистра разрешение всем на время боёв выдать белые плащи. Каждый тамплиер имеет право погибнуть в белом плаще.
Радости братьев не было предела. Моряки вскочили, Дмитрий открыл ещё не распакованный дорожный баул и каждому протянул аккуратный белый свёрток. Братья сразу же облачились. Сиверцев и Али продолжали сидеть, сдержанно улыбаясь. Улыбки у них получились довольно кислые.
Князев хлопнул Сиверцева по плечу:
— И тебе, чадо моё, полагается та же честь, хоть ты ещё и не тамплиер. Но если погибнешь, то тамплиером.
Сиверцев встал, поклонился, принял свёрток. Он почему-то не был ни удивлён, ни взбудоражен. Но на душе стало очень тепло.
— Али. — начал Князев.
— Я всё понимаю, — отчеканил Али.
— Ты, как всегда, ничего не понимаешь, горячая твоя душа. Для тебя я приготовил особый плащ. Белый, но без креста. Примешь?
Али был счастлив. Облачившись в белый плащ, он торжественно провозгласил:
— Белый цвет — цвет знамени пророка.
Они поселились в воскресной школе, сдвинув парты к стене. Спали на голом полу, несмотря на протесты отца Джеймса, предлагавшего мягкие тюфяки. Командор, однако, пояснил, что спать им лучше без комфорта, чтобы ночью сон не разбирал. Нападения ждали именно ночью. Дежурили у монастырского здания по очереди. Первая ночь прошла без происшествий. Днём из здания школы не выходили, томились от скуки, разговаривали мало. Кто-то читал, кто-то молился, кто-то тупо смотрел в окно. Первую ночь Сиверцев почти не спал, а потому на вторую быстро сморило, однако ненадолго. Проснувшись и глянув на часы, он увидел, что до его дежурства осталось полчаса. Решил сразу идти на пост.
— Кто идёт? — послышался шёпот из кустов.
— Non nobis, Domine. — Сиверцев нырнул туда, откуда послышался шёпот.
Дежурил рыцарь-моряк, которого Андрей уже окрестил про себя «Чёрная борода».
— Не спится? — спросил «борода».
— Да. Посидим вместе?
— Без проблем.
— Мы ведь так и не познакомились.
— Брат Жан, рыцарь.
— Андрей, послушник.
Брат Жан явно не был болтлив, а Сиверцеву хотелось поговорить:
— Брат участвовал в боевых действиях на стороне Ордена?
— Моряки редко сражаются. Наши задачи в основном патрульные, транспортные. Дважды брали на абордаж пиратские суда в районе африканского рога. Было много треска и крика. Жертв не было. Корабли потопили. Пиратов оставили в шлюпках на волю волн.
— Жёстко.
— Не в бирюльки играли.
— Тогда тоже выдавали белые плащи?
— Нет. Это сейчас только командор похлопотал. Молодец. Так и надо. Каждый тамплиер имеет право погибнуть в белом плаще. А «естественным путём» я вряд ли успею получить белый плащ.
— Почему?
— Примут в Орден — узнаешь.
— Хочу спросить тебя, брат Жан.
— Идут. Быстро беги, поднимай наших.
Толпа человек в 30 лениво, вразвалочку приближались к монастырю. Погромщики говорили в полный голос, смеялись, чувствуя себя вполне уверенно. У большинства из них в руках были тяжёлые палки и камни, несколько человек важно шествовали с кривыми саблями, огнестрельного оружия не наблюдалось.
Приблизившись к монастырскому корпусу, они начали что-то выкрикивать, нетрудно было догадаться, что выкрики были похабными. В окна полетели камни. Двое уже собирались лезть в окна с выбитыми стёклами, как у себя под носом услышали громкий голос. Сиверцев, наблюдавший за развитием ситуации из укрытия, не понимал ни слова из того, что кричали погромщики, голос Князева так же не принёс ему на какой информации — командор говорил на хинди, но всё было и так понятно. Несколько слов командора прозвучали спокойно, властно и насмешливо. На Князева сразу же набросились двое. Первого он ударил кулаком в челюсть, явно сломав её, руку второго перехвалил и вывернул, как минимум вывихнув. Это послужило сигналом к началу атаки.